___

После станового пристава, я обещал вам управляющего, но позвольте заняться с ним позже; такой случай еще представится. Не волнуйтесь, ожидание не нанесет вам потерь.

Сегодня я собираюсь сопровождать вас при посещении одной из тюрем Санкт-Петербурга; поспешим: завтра колонна узников отправляется в Сибирь.

Так же, как становому, который поведал о своих подвигах, я дам слово и осужденным и позволю рассказать о совершенных ими преступлениях.

Возможно, вы увидите родственную связь между плутнями одного и преступлениями других.

Я велел спросить у начальника полиции разрешение, чтобы посетить тюрьму и побеседовать с некоторыми приговоренными к каторжной работе на рудниках. Он не только это разрешил, но и выделил человека для сопровождения. Сопровождающий получил на руки приказ для начальника тюрьмы.

Моя встреча с ним состоялась в 10 часов утра в кафе пассажа, выводящего на Невский проспект. Он меня уже поджидал. Я был с дрожками. Он поднялся на них, сел подле меня, и мы поехали.

Тюрьма расположена между Гороховой и Успенской улицами, и, значит, оказались мы там в момент. Мой провожатый представился, предъявил приказ. Нам выделили тюремного надзирателя, обремененного связкой ключей; он пошел впереди нас по коридору, открыл дверь на винтовую лестницу, спустился вниз примерно на 20 ступенек, открыл вторую дверь, в другой коридор, по сырым стенам которого можно было судить, что мы попали в цокольный этаж. Там надзиратель спросил моего провожатого о моих дальнейших намерениях. Тот, превосходно владея французским и выполняя роль переводчика, перевел мне его вопрос. Я ответил, что, не зная осужденных, хотел бы войти к любому из тех, кто приговорен к каторжным работам на рудниках. Надзиратель отпер первую же камеру.

Кроме фонаря, что нес надзиратель, у каждого из нас - провожатого и меня - была свеча в руке. Поэтому небольшая камера оказалась прекрасно освещенной. Там я увидел на деревянной скамье, годной для сидения днем и достаточно широкой, чтобы ночью служить кроватью, сухого человека с горящим взором, длинной бородой, обритой сзади головой и коротко подстриженными висками. Заделанная в стену цепь оканчивалась кольцом, охватывающим его ногу, поверх лодыжки. Он поднял голову, когда мы вошли и, обращаясь к моему провожатому:

– Разве сегодня?
– спросил.
– Я думал, что только завтра.

– Действительно, завтра, - ответил мой спутник, - но вот месье знакомится с тюрьмой, и он даст тебе две копейки на стакан водки, если ты захочешь ему рассказать, за что приговорен к рудникам.

– Никакой платы не надо. Я во всем признался, и все расскажу месье, как рассказал суду.

– Ну, хорошо, рассказывай.

– Рассказ очень простой и не долгий.

Моя семья - жена и четверо детей; только я отдал им свой кусок хлеба, как пришел становой сказать, что император, отец наш, ведет большую войну и нужно заплатить налог за первые полгода. Мое обложение поднялось до 1 рубля и 75 копеек (Примерно семь франков на наши деньги.
– Прим. А. Дюма). Я сказал становому о положении, в каком находился, показал ему избу без обстановки, полураздетую жену и детей и попросил отсрочки. «Император не может ждать», - ответил он. «Боже мой, что же делать?» - сцепил я руки. «Что делать?
– повторил он. – Я знаю, что. Прикажу сейчас капать ледяную воду на твою голову, по капле и до тех пор, пока не заплатишь». «Не знаю, можете приказать меня убить; но что это вам даст? Вы ничего не получите, а жена и мои дети умрут». «Дети, станьте на колени, - сказала жена, - и попросите станового дать нам немного времени; может быть, ваш отец найдет работу и сумеет заплатить подать императору». И мои дети с женой стали на колени.

– Я думал, - сказал я провожатому, прерывая рассказ заключенного, чтобы ни у кого не заронилось сомнения в правдивости его слов, - я полагал, что всякий владелец должен выделять каждому главе семьи шесть арпанов пахотной земли и один-два арпана луговины для работы исполу, как у нас говорят, то есть с условием делить урожай пополам.

– Да, должен, если владеет землей; но есть бедные баре; и, не имея земли, они не могут дать наделов другим, тогда они держат своих крестьян как работников (трудящихся), которые могут наняться на стороне; здесь как раз этот случай.

Затем, обращаясь к заключенному:

– Продолжай, - сказал он.

– Становой, - снова заговорил осужденный, - и слышать ничего не хотел, он схватил меня за ворот, чтобы потащить в тюрьму. «Постой, не надо, - сказал я.
– Лучше продамся в бурлаки, и в моем кармане заведутся 5-6 рублей; подать вам заплачу, а остаток будет поделен между барином и моими женой и детьми». «Даю восемь дней, чтобы ты заплатил свои рубль семьдесят пять; и если через неделю не получу этих денег для императора, то посажу не тебя, а жену и твоих детей». Мой топор лежал у печи; я глянул на него уголками глаз, и меня охватило страшное желание наброситься и тюкнуть топором станового. Конечно, я так и сделал бы... К счастью для него, он ушел. Я обнял жену и детей и, пройдя по деревни, просил о милосердии к ним других крестьян, потому что мне требовались два дня, чтобы добраться до уездного центра, два дня на возвращение да четыре дня для работы, и за это время они могли умереть от голода. Я объявил, что ухожу продаваться в бурлаки, а так как, возможно, мне не суждено будет вернуться, простился со всеми друзьями. Все сожалели о выпавшей мне доле и вместе со мной проклинали станового, но никто не предложил внести за меня 1 рубль 75 копеек, из-за которых я уходил продаваться. Ушел я в горестных слезах. Двигался пешком 2-3 часа и встретился на дороге с жителем деревни Онисимом. Он ехал в своей тележке. Между нами не было особой дружбы, поэтому я молча проходил мимо, когда он окликнул меня. «Куда путь держишь?» - спросил он. «В уезд», - ответил я. «А чего тебе там делать?» «Продамся в бурлаки». «Зачем?» - спросил он. «Затем, что я должен императору 1 рубль 75 копеек серебром, которые не могу ему заплатить». Мне показалось, что его губы тронула злобная ухмылка, но, возможно, я ошибался. «И я, -сказал он, - я тоже правлю в уезд». «Зачем тебе туда?» - спросил я. «Как раз на 1 рубль 75 копеек куплю там водки: целый бочонок». И он показал на бочонок в тележке. Я вздохнул. «О чем задумался?» - спросил он. «Если бы ты согласился не пить водку четыре воскресенья, думаю, и дать мне взаймы твои 1 рубль 75 копеек, которые хочешь потратить, то я расплатился бы со становым, и не нужно было бы мне продаваться, и жена с детьми мои были бы спасены». «Хорошо! А кто поручится, что ты мне вернешь деньги? Ты же беден, как Иов». «Я обещаю тебе пить только воду и есть только хлеб, пока с тобой не расплачусь». «По мне водку лучше пить, это надежней». Надо сказать вам, месье, что у нас нет понятия о милосердии; каждый сам по себе, так заведено; конечно, это можно понять: рабы.. «Могу только, - прибавил Онисим, - предложить тебе место в тележке, чтобы ты приехал в большей свежести и продался подороже». «Спасибо». «Давай садись, дурак!» «Нет». «Залезай!»