Хубилай одобрительно кивал коварному мусульманину, своему Ахмеду, ненавистному и китайцам, и латинянам.

Ничего не скажешь, столь опытному и полезному человеку стоит сохранить жизнь и благополучие. Он один способен осуществить свой многоообещающий план, потому что Айсе излишне добродетелен для такого дела или, может быть, он не хочет потерять дружбу китайских астрономов и лекарей.

Умные, расчетливые купцы Поло преданны, но им не следует давать власть сверх меры, они здесь чужие и втихомолку поглядывают на караваны, уходящие в западном направлении.

Хубилай сказал:

– Ты находчивый и мудрый советник, Ахмед. Мне понравилось то, что ты придумал. Продолжай покупать землю, сдавай ее в аренду кому хочешь, и, надеюсь, через год мы будем завалены зерном по самые уши. А теперь прояви усердие и наскреби хоть мешок проса – не могут же мои багатуры оставаться голодными!

Великий хан любил пошутить и сам радовался своим шуткам – глаза его превратились в узкие щелки, скулы лучились румяными морщинами, верхняя губа вздернулась над широкими редкими зубами. Ахмед стоял напротив, открыв рот, колыхая пышной бородой и шелковым полосатым чревом. Айсе вежливо улыбался. Смеялись Пикколо, Маффео и новый наместник области Янчжоу-фу господин Марко.

Узкие улицы предместья спускались от стен Ханбалыка к каналу, где сотни полуголых грузчиков с утра до позднего вечера разгружали большие джонки, беспрерывно подплывавшие к пристаням.

Между гостиницами, купеческими складами, харчевнями и покосившимися домиками, обмазанными глиной и коровьим навозом, толпились живущие здесь ремесленники, мелкие торговцы, голодные чиновники, вычеркнутые за провинность из чиновничьих списков, убежавшие из «веселого квартала» девицы, содержатели притонов, в которых курят и глотают одурманивающие шарики опиума, кулинары, пекущие пирожки с человечиной, старухи, торгующие своими дочерьми, переодетые стражники, пьяницы, сводники, воры, бродячие костоправы и покрытые паразитами нищие в засаленном, вонючем рванье.

На углу одной из таких шумных улиц, подле изваяния Будды, стоял низенький, босоногий монах, он продавал благовонное масло и нараспев говорил:

– Достопочтенные благодетели! Не забудьте пожертвовать на масло для фонарей! Вознесите молитвы о продлении дней ваших и счастья на земле!

Некоторые прохожие покупали одну-две бутылочки с маслом, бормотали молитву и шли своей дорогой. Монах опускал бумажные деньги в мешочек, висевший у пояса, и продолжал зазывать жертвователей.

Юноша в бедной одежде благочестиво сложил ладони и запел:

– Ом мани падмэ хум… Разрешите осведомиться, святой отец, не нужен ли вашему монастырю служка?

– Смотря какой, – хитро улыбнулся монах.

– Сильный, проворный и смелый…

– Как тебя зовут, сынок?

– Чэн-весельчак из Пинцзян-фу.

Монах собрал свой товар в корзину и велел юноше следовать за собой. Они протиснулись в пролом тростниковой изгороди и присели на корточки лицом друг к другу.

Монах дышал чесночным смрадом, глаза его смотрели тревожно, дряблая кожа щек подергивалась. Он облизнул сухие губы и спросил:

– Ты был проводником святого отца Гао? Ты верный человек, сынок… Теперь слушай меня внимательно. Завтра утром монгольский тигр со своим двором и войсками начнет переезд в летний дворец Шаньду. Следующей ночью некие военные убьют казначея Ахмеда, и китайские солдаты бросятся к воротам, чтобы впустить в город вооруженных людей предместья. Подготовлены ли сигнальные костры на другой стороне реки и во всех условленных местах?

– Это сделал старшина рыбаков Вэй и его помощники. В несколько часов огни восстания разлетятся за сотни и тысячи ли.

– Да благословит небо идущих на смертный бой во имя свободы родной страны!

Монаха лихорадило, пот выступил на его впалых висках, лиловые руки мелко тряслись.

– Эх, слабость одолела старого Бо Чжи! Ну, ничего, поскриплю еще… Прощай, сынок. Передай своим друзьям то, что ты от меня услышал.

Старик исчез за изгородью.

Подождав немного, Чэн направился к домику, над которым висел выцветший флажок с зеленым иероглифом «вино». Над крышей спиралью поднимался дым, путаясь в склоненных ветвях абрикосового дерева. У двери, прислонившись, стоял хозяин трактира, бывший учитель кулачного боя и фехтования на мечах по прозванию Ван Плешивый.

Чэн поклонился ему и сказал:

– Добрый день, господин Ван. Если позволите, я посижу в вашем заведении – мне нужно встретить здесь кое-кого до ночных барабанов.

Трактирщик хлопнул юношу по плечу мускулистой рукой:

– Проходи, парень. В заведении Вана Плешивого ты можешь спокойно обсудить свои дела с кем угодно. И хотя нам запрещается петь под перебор звонких струн, но ты, Чэн-весельчак, споешь сегодня и повеселишь моих гостей!

С наступлением сумерек трактир заполнялся посетителями: грузчиками, матросами с торговых джонок, ремесленниками, приказчиками и их подругами из предместья.