Выходит, я ошибался.

Ты уже давно ведешь эту игру, Кассель. Долгую и опасную игру.

Не думал, что все так обернется. Приходилось то одним заняться, то другим. Наводить порядок. Кто-то ведь должен был помочь Мауре, и в курсе был только я, так что мне ничего другого и не оставалось. А потом пришлось не дать Баррону примкнуть к Бреннанам. И еще нужно было самому прекратить…,

тут я умолкаю, потому что не в силах договорить. Я просто не в силах сказать, что мне нужно было унять свое стремление быть с нею. Как я был близок к тому, чтобы с ним не совладать.

Ладно, завязывай,

Лила с силой машет руками — словно такие очевидные вещи и говорить-то не стоило. — Ты сделал все, что считал нужным сделать, но у тебя пока остался выход, так и выходи. Брось федералов. А если они откажутся тебя отпустить, пустись в бега. Я помогу. Поговорю с отцом. Посмотрим, может, он сумеет как-то облегчить ситуацию с твоей матерью — хотя бы до тех пор, пока ты со своими делами не разберешься. Не позволяй им манипулировать тобой.

Не могу я завязать,

отворачиваюсь и смотрю на облезающие обои над мойкой. — Не могу. Дело слишком важное.

Настолько, что ты готов рискнуть жизнью непонятно ради чего?

Неправда. Я вовсе не…

Но ты в этом не виноват. Черт возьми, в чем, по-твоему, ты настолько провинился, что плюешь на самого себя? — Лила повышает голос; она встает, обходит стол и толкает меня в плечо. — Почему ты решил, что должен решать чужие проблемы — даже мои?

Нипочему,

качаю головой и отворачиваюсь.

Из-за Джимми Греко, Антанаса Калвиса и остальных? На самом деле я их знала, негодяи были редкостные. Без них мир стал лучше.

Не пытайся меня утешить,

говорю я. — Ты же знаешь, я этого не заслуживаю.

Почему не заслуживаешь? — Кричит Лила — можно подумать, что слова рвутся откуда-то из глубины ее живота. Ее рука сжимает мое плечо, она старается заставить меня посмотреть на нее.

Но я не смотрю.

Ты,

говорю я, вставая. — Из-за тебя.

Некоторое время мы оба молчим.

То, что я сделал…,

начинаю я, но нормально закончить фразу никак не получается. Начинаю снова:

Я не могу себя простить… и не хочу себя прощать.

Опускаюсь покрытый линолеумом пол и произношу слова, которых в жизни не говорил:

Я убил тебя. Я помню, как убивал тебя. Я тебя убил. — Эти слова опять, опять и опять срываются с моих губ. Голос дрожит. Дыхание прерывается.

Но я жива,

Лила опускается на колени, так, что мне приходится смотреть на нее, видеть ее. — Я же здесь.

Делаю глубокий судорожный вдох.

Мы живы,

говорит она. — У нас получилось.

Мне кажется, что я сейчас распадусь на части. — Я ведь облажался по полной, да?

Теперь очередь Лилы избегать моего взгляда. — Я бы не позволила Данике поработать надо мной,

говорит она медленно и осторожно, так подбирая слова, будто, если хоть одно из них окажется неверным, все погибнет. — Но я не прекращала тебя любить. Потому что всегда тебя любила, Кассель. Еще с детства. Ты должен помнить: я разгуливала в нижнем белье на собственном дне рождения.

У меня невольно вырывается смех. Прикасаюсь к уху, которое она тогда проколола — дырочка уже заросла — и пытаюсь представить себе мир, в котором не я один испытываю чувства. — Не думал, что это значило…

Потому что ты идиот,

говорит Лила. — Полный идиот. Когда чары рассеялись, я не могла допустить, чтобы ты понял, что у меня по-прежнему остались чувства. Я думала, что они вообще были только у меня.

Лила переплела пальцы и с силой их сжимает; кожа перчаток туго натянута на костяшках. — Ты был добрым. Всегда был добрым. Я решила, что ты притворяешься, будто любишь меня — а потом больше не смог притворяться. А я не могла допустить, чтоб ты думал, что в этом все еще существует необходимость. Поэтому, думая о тебе, я втыкала себе в руку ножницы или ручки — что находила. Пока ты не попадался мне на глаза, я могла сосредоточиться на этой боли. Но при этом все равно хотела видеть тебя.

Я не притворялся, Лила,

говорю я. — Никогда. Знаю, как все это выглядело — то, что я попросил Данику заставить тебя ничего не чувствовать. Но я поцеловал тебя до того, как узнал, что наделала моя мать, помнишь? Поцеловал, потому что очень долго хотел это сделать.

Лила качает головой:

Не знаю.

В ту ночь, в твоей комнате в общежитии… Лила, ты была под действием чар,

говорю я. — А мне было почти наплевать на это. Было здорово, потому что ты вела себя так, будто действительно испытывала ко мне чувства, и мне приходилось постоянно себе напоминать, что все не взаправду — и порой меня переполнял восторг. Мне хотелось скрыть, как мне стыдно. Я понимал, что это неправильно, но все равно не мог остановиться.