Мы все правильно сделали,

с глубоким вздохом отвечает Сэм. Такого серьезного выражения лица я у него еще не видел. Сказывается действие боли. — Я ни о чем не жалею. Я чуть не сгубил свое будущее. Наверное, раньше я все воспринимал как должное. Хороший колледж, хорошая работа. Думал, то, что ты делаешь — это так клево.

Прости,

говорю я, и мне действительно стыдно. Мне очень и очень жаль, что он так думал.

Нет,

говорит мой друг. — Тебе не за что извиняться. Я был дураком. А ты спас меня от крупных неприятностей.

Смотрю на Данику. Сэм всегда так великодушен, но вот Даника точно выскажется, если считает, что я неправ. — Я не хотел, чтобы ты… я не хотел, чтобы вы пострадали по моей вине.

Кассель,

Даника говорит слишком прочувствованным тоном — как всегда, когда считает, что мы ведем себя по-идиотски. — Не вини себя из-за Мины Лэндж. Это не ты свел нас с нею. Она же учится в этой школе, забыл? Так что ты ни при чем. И ты не виноват в том,… о чем ты думаешь. Мы — твои друзья.

Сэм смеется:

В хорошем настроении, да?

Разве ты не видишь? — Спрашивает меня Даника. — Вторая поправка не пройдет. Паттон подал в отставку. Ну, его арестовали, так что, наверное, пришлось. Ты же наверняка это видел. Он даже признал, что твоя мать не сделала ничего плохого.

Думаю, а не рассказать ли Данике правду. Из всех моих знакомых она гордилась бы мной больше всех. Но мне кажется нечестным втягивать их во все это — что бы они ни говорили, особенно потому, что это куда серьезнее и опаснее, чем все мои прежние дела.

Ты же меня знаешь,

качаю я головой. — Я не слишком интересуюсь политикой.

Даника лукаво смотрит на меня:

Жаль, что ты этого не видел, потому что если мне предоставят произносить речь на выпускном, я бы хотела, чтобы мне помогли ее написать, а Паттон — превосходный пример. Он задает верный тон. Но, наверное, тебя такие вещи не интересуют…

Ты хочешь сообщить всем, что сегодня решила говорить откровенно и покаяться во всех своих преступлениях? Думаю, тебе вряд ли есть в чем признаться.

Значит, все-таки видел! — Заявляет Сэм.

Ты лжец, Кассель Шарп,

говорит Даника, правда без тени гнева. — Лживый лжец, который лжет.

Кажется, я где-то от кого-то уже слышал такое,

улыбаясь, смотрю в потолок. — Чего ты хочешь? Леопард не может изменить свои пятна.

Если б леопард был мастером трансформации, смог бы,

говорит Сэм.

У меня такое ощущение, что ничего и не нужно объяснять. Похоже, они уже выработали собственную теорию.

Даника улыбается Сэму.

Стараюсь не думать о фотографии в бумажнике Баррона, о том, как Даника на снимке улыбалась моему брату. А особенно стараюсь не сравнивать ту улыбку с нынешней.

Следующую партию сдай и на меня,

говорю я. — На что играем?

На чистый восторг победы,

отвечает Сэм. — На что же еще?

А,

Даника встает,

пока не забыла. — Она подходит к своей сумке и достает связанную узлом футболку. Развязывает ее и расправляет. Я вижу пистолет Гейджа — смазанный маслом, блестящий. — Забрала в кабинете Уортона, пока не пришли уборщицы.

Смотрю на старую «Беретту». Она маленькая и серебристая, как рыбья чешуя. Так и сверкает в свете настольной лампы.

Избавься от него,

говорит Сэм. — На сей раз взаправду.

На следующий день идет снег. Снежинки медленно кружатся в воздухе, укрывая деревья тончайшим покрывалом; трава серебрится инеем.

У меня сначала статистика, потом развитие мировой этики, потом английский. Все кажется до странности обычным.

Тут я вижу Мину Лэндж — в припорошенном снегом черном берете, она спешит на урок.

Ты,

преграждаю ей путь. — Из-за тебя Сэма ранили.

Она смотрит на меня безумными глазами.

Обманщица из тебя паршивая. И человек никудышный. Даже практически жаль тебя. Не знаю, что сталось с твоими родителями. Не знаю, чего ради ты взялась лечить Уортона без всякой надежды, не имея ни выхода, ни друзей, которым бы доверяла настолько, чтобы позволить тебе помочь. Я даже не могу сказать, что на твоем месте поступил бы иначе. Но Сэм едва не погиб из-за тебя, и это я никогда не прощу.