Шрифт:
Лукин неторопливо вышел из-за носовой части самолета – полы легкого плаща развивает ветер, на плече туго набитая сумка. Следом за ним два бича тащили объемистый ящик; новоявленные Сизифы картинно сгибались и не очень натурально постанывали от натуги, намекая, что их запредельные усилия явно заслуживают дополнительного вознаграждения.
– Игорь Евгеньевич!
Лукин не удивился и не обрадовался – сделал бичам знак остановиться и молча пожал Славе протянутую ладонь. Ковалев также молча отдал ему запакованный в бумагу сверток и ответил на немой вопрос:
– Маркелыч просил передать. Сказал, что сделано так, как вы и просили…
Лукин прикинул сверток на вес и кивнул головой. Опять молча.
– И еще он сказал… – Слава сделал небольшую паузу. – Что если кому-то захотелось вдруг отрезать свой кусок от его рыбного пирога, серьезный кусок… не побаловаться с сетью – то начинать такое дело проще и безопаснее в местах удаленных… Например, на Светлоозере, оно же Щучье, оно же Прошкино. Есть сейчас такие способы… промышленный электролов… можно обезрыбить небольшое озерцо за три-четыре дня. Другое дело, что потом несколько лет там вообще ничего и ничем не поймаешь. Но это уже головная боль хозяина. То есть Маркелыча. Ну и понятно, за такие шутки можно схлопотать по полной программе, штрафом рыбнадзору тут не отделаешься. И, как следствие, свидетели не просто нежелательны…
Лукин задумался. Бичи, видя, что разговор затягивается, уселись на ящик и задымили одной на двоих папиросой.
– Никак не получается, Слава. Согласен, Валера мог напороться на таких пиратов. Но Лариса в расклад не вписывается. Нет никакого смысла топить свидетеля и отпускать свидетельницу. А ей нет резона рассказывать потом странные и дикие истории…
– Могло ведь быть и по другому… Достаточно подплыть с аквалангом к резиновой лодке – и рассказ Ларисы получается вовсе даже не странным. И отнюдь даже не диким.
– “Амстердамский монстр”, – поставил диагноз Лукин. – Был такой боевичок… Или Бушков с его “морскими дьяволами”. Слава, я привез из Москвы аппаратуру, которая наконец поставит точку в мутной истории с мифическим звероящером. Привез, честно говоря, только ради Паши – пора прекратить игры в Лох-Несские чудища и заняться конкретными делами: адвокат, линия защиты… А вы предлагаете мне с места в карьер втравиться в новую сенсационную историю, на сей раз с маньяками-Ихтиандрами? Я согласен, кого сейчас удивишь девчонкой, перебравшей галлюциногенов… рутина для читающей публики. Подводное чудище или убивцы из спецназа ВМФ, тренирующиеся на мирных туристах – тема покруче, понимаю. Но помочь, увы, ничем не могу. Я здесь никак не в роли охотника за сенсациями…
Лукин говорил спокойно, твердо, уверенно, совершенно искренне глядя на Ковалева – а тот не поверил ничему. Ни единому слову.
«Нашел, он ведь что-то там нашел… – думал Слава, – нащупал какой-то горячий след… И решил пойти по нему один, рыцарь-драконоборец на белом коне… А мне, надо понимать, нет места даже в оруженосцах – куда уж со свиным-то рылом да в калашный ряд, мне, акуле пера и ловцу дешевых сенсаций… Тут святое – дружба двух ветеранов старой гвардии, и просунутая между ними рука с диктофоном вызовет единственную реакцию: прочь, merde! Он уже все взвесил, все отмерил и расставил все точки над i – можно вылезти из кожи вон, безрезультатно убеждая, что мне плевать на сенсации, что я не меньше его хочу помочь Ларисе. Но нет, Ланселоты совершают свои подвиги исключительно в одиночку, а окружающие по сюжету обязаны быть равнодушны или попросту враждебны…»
Лукин попрощался – совершенно обыденно, как прощаются в пять вечера сослуживцы, чтобы завтра в девять утра встретиться снова; махнул рукой бичам и пошел к уазику – уверенный, подтянутый, похожий на полковника-спецназовца в штатском.
«Он не вернется, он свернет там себе шею, – понял с беспощадной ясностью Слава, глядя ему вслед, – исключительно из самоуверенной гордости и желания доказать, что грош цена всем нынешним людишкам и их ценностям по сравнению с ним и с тогдашней его закалкой… Господи, остановись, оглянись, старый дурак! Скажи ты попросту всего три слова: мне нужна помощь…»
Лукин не оглянулся.
VI. Озеро: Тварь и Лукин
Охотничий нож был длинный, чуть изогнутый, бритвенно-острый, на клинке никаких украшений-гравировок, способных затруднить вхождение в тугую плоть, лишь два дола-желобка, неизвестно отчего именуемых “кровостоками”.
Лезвие, казалось, без малейшего нажима коснулось натянутой синей изоленты – та мгновенно разошлась идеально гладким разрезом. Лукин прилепил ленту, встал и критически оглядел результаты своих трудов.
К тридцатиметровому прочнейшему нейлоновому тросу через каждые полметра крепился толстый провод в надежной эластичной изоляции, крепился с легким провисом – порвать его, не разорвав трос, попросту невозможно. А кто или что может сокрушить такой, по сути, канат, не уступающий в прочности китобойным линям, Лукин не представлял.
Он удовлетворенно кивнул головой и стал неторопливо наматывать снасть ровными восьмерками на раздвоенный подобно рогатке хулигана-школьника древесный ствол – час назад аккуратно спиленный, очищенный от ветвей и ошкуренный. Подобный снаряд, уменьшенный в десятки раз, именовался у рыбаков жерлицей и успешно использовался для ловли крупных хищников с дедовских времен, когда никто и предположить не мог появления углепластиковых удилищ, сверхпрочных тонких лесок и катушек, изготовленных по космическим технологиям. Но простая и грубая снасть действовала не менее безотказно, чем яма-ловушка с кольями на дне – тоже ведь немудреное изобретение, однако позволившее выжить и размножиться нашим пещерным предкам (и заодно поставившее крест на дальнейшей эволюции мамонтов и шерстистых носорогов).