– Осталось пять минут, господин генерал! Давайте сигнал зажечь привод. С этого расстояния его увидят.

– Есть, господин генерал! Даю! Не подтверждают получение. Сейчас повторим! Наверное, какие-то проблемы со связью. Ответа нет.

– Der Zweite! Passen Sie auf die Leuchte auf? ('Второй!' Огни наблюдаете?)

– Nein. (Нет!)

– Bestrafen Sie! Sie haben 3 Minuten Zeit. (Работайте! У Вас три минуты!)

– Verstanden. Bin ueber dem Zielobjekt in eine Minute. Fuehre aus. (Вас понял, буду над целью через минуту. Исполняю.)

– Генерал, выключайте свою тарахтелку, и сдайте оружие, Вы - арестованы. Со мной такие шутки не проходят. Самолеты над целью с точностью до 30 секунд, а Ваших козлов не слышно и не видно. От участия в операции вы отстраняетесь, Вашу дальнейшую судьбу определит военный трибунал.

– Der Erste, hier ist der Zweite. Befehl ausgefuehrt. ('Первый', я - 'Второй'. Исполнено!)

– Там мирные граждане Польши!
– завопил генерал.

– На войне мирных граждан не бывает. Ежедневные потери Красной Армии составляют более 5 тысяч человек в сутки, и две трети из них из-за того, что до сих пор работает Варшавский узел.

– Я - шестнадцать, привод вижу, меняю курс.

– Я - семнадцать, на курсе. Метку вижу.

– Увести!

И Борова, и Кристину вывели из помещения. На меня попытался накинуться Панфилов, но я остановил его:

– Не сейчас! Чуть позже!

– Я - 'шестнадцать', сброс. Цель вижу!

– Я - 'семнадцать', цель поражена, сброс!

– Отличная работа! Домой!

– Цель поражена! Понял, домой!

– Я - второй! Обнаружил две батареи 'ахт-ахтов', иду домой. Дом-два. Обеспечьте прикрытие.
– дом два - это Гродно. На большее у них бензина нет.

– Вот теперь, слушаю Вас, товарищ генерал.
– обратился я к Панфилову.

– На хрена требовалась эта картинка! Ты же завалил всю операцию!

– Я арестовал троих, и их в одной камере не содержат. Схожу, извинюсь и поблагодарю Кристи, остальное - в Ваших руках, товарищ генерал. Мне предатель в операции не нужен. От слова: 'совсем'.

Генерала и остальных уже поместили на гарнизонной гауптвахте. Сначала я и Панфилов допросили радиста, после этого пришлось еще посылать людей и арестовывать еще нескольких радистов польской миссии, которые работали с Лондоном и с отрядом Волка, изымать бланки радиограмм и коды. Требовались доказательства предательства. Работают 'чистенько' никаких следов не оставляют. Все радиограммы уничтожены, кроме копий, которые переданы нам. Исходящих радиограмм просто нет. Шифровальные блокноты изъяты. Особый отдел дивизии приступил к работе по полной, подключилась Москва, служба перехвата армии и фронта. И я, и Панфилов, пока, запретили допрашивать Кристину. Требовалось раскрыть степень ее участия в операции. Один из радистов пошел на сотрудничество и сдал место хранения шифровальных книг. Дело сдвинулось с мертвой точки. Ни в Лондон, ни под Варшаву Борута координаты 'привода' не передавал. Вообще. Зато сданы стоянки наших тяжелых самолетов и схема расположения зенитных батарей. Хорошо, что не немцам, а англичанам, но факт работы на иностранную разведку и передачи данных военного и секретного характера зафиксирован. Лишь после этого принято решение о работе с Кристиной, так как ее роль в этом спектакле осталась за кадром. Никто из допрашиваемых ни положительно, ни отрицательно ее не охарактеризовал. Максимум: любовница генерала, редкая сволочь, очень заносчивая аристократка. С членами польской миссии она отношений не поддерживала. Ни с теми, кто точно - враг, ни с теми, кто сотрудничал с нами. Панфилов почесал репку, и сказал, что она - профессионал, и не раскрывалась ни перед кем из миссии. Судя по ее поведению и не собирается этого делать. По моему приказу ее кормили из летной столовой, выводили на прогулку, в отличие от остальных, принесли в камеру личные вещи, естественно, после тщательного досмотра. Панфилов принял решение, что первым с ней должен поговорить я, и это не должен быть допрос. Ее камера находилась в другом крыле здания гауптвахты. Предварительно позвонили начальнику караула и коменданту, чтобы шум не поднимали при встрече. Было довольно поздно, но еще не ночь, а вечер, перед ужином.

– Алексей Павлович, если мы хотим привлечь ее на нашу сторону, то встречаться с ней нужно не в тюрьме. Это психологически давит. Лучше в ресторане или в домашней обстановке.

– Ну, с ресторанами напружно, да и летчики не упускают возможность там бывать. Засветимся. Есть одна квартира, сейчас распоряжусь.

Он кому-то позвонил. Затем мы с ним поехали в город. Это - недалеко, за железной дорогой, которая находится за небольшой речушкой, которая служила как бы границей между нами, военными, и городом. Так повелось здесь с 39-го года, когда Красная Армия вошла в эти места. Штаб дивизии располагался в самом большом местном здании, которое называлось дворцом Дурбе. На запад от него шли склады боеприпасов, обмундирования и ПАРМ. Небольшая роща отделяла военный городок от штаба, сразу за штабом жили технари и железнодорожники. А местные жители в эту часть практически не ходили. Так же и наши старались не появляться в городе. Вначале это было условие расквартирования наших частей в республике: мы не должны были вмешиваться в местную жизнь, затем это стало привычкой. В общем, за 'железкой' я ни разу еще не был. Мы остановились на Рижской улице, шедшей параллельно железной дороге возле небольшого полутораэтажного дома, дверь которого располагалась низко, а окна выходили на улицу выше двери. Такое редко встречается в наших городах. Алексей Павлович постучал, дверь открыла пожилая женщина, которая проводила меня в правую комнату. Она что-то сказала на непонятном языке, Панфилов перевел, что ужин приготовлен, он на кухне, посуда там же. Это - ключи от двери.

– Посмотри, что и как, Стелла по-русски понимает, но не говорит. Она все покажет, я поехал за Зайцеховской.

Из-за странного архитектурного решения две комнаты в доме сообщались через небольшой коридор, оттуда одна лестница вела на кухню и в подвальчики, вторая на выход из дома. Заплутать можно. Женщина что-то говорила недовольным голосом, затем принялась накрывать и сервировать стол, видя, что я активных действий в этом направлении не предпринимаю. Подвела меня к буфету и ткнула пальцем в многочисленные бутылки. Из знакомых была 'Зубровка', 'зеленый змей' (водка с зеленой этикеткой) и крымский Кагор. Остальные я никогда не видел и не пробовал. На большинстве бутылок были готические буквы. Присмотревшись, обнаружил армянский коньяк. Выбрал его, крымское вино и 'Зубровку', все ж таки считается польским напитком. Еще немного побурчав, дама удалилась, при этом долго показывала мне жестами, что я должен за ней запереть дверь. Махнув рукой, наконец, удалилась. Подъехала машина, из нее вышел Панфилов, и открыл заднюю дверь. Появилась Кристина. Ей показали направление куда идти. Она осторожно открыла дверь и спросила:

– Куда идти?

– Одну минуту!

Я спустился вниз, она напряженно выдохнула воздух. Сукин сын Панфилов не сказал: куда и к кому ее везут. Так сказать, психологически надавил. Я закрыл дверь, и машина с Панфиловым укатила.

– Не стоило меня так пугать: 'С Вами хочет переговорить один человек'. Я, черт знает, что передумала, пока ехали. Так, о чем пан генерал хочет со мной поговорить?

– Может быть, мы продолжим этот разговор за ужином?

– А это не повредит твоему затылку?

– Отвечать вопросом на вопрос - не самый лучший способ начала разговора. Прошу!

– Ты здесь живешь?

– Нет, я живу в штабе. В этом доме я впервые.

– То есть, все прослушивается и просматривается.

– Не знаю, возможно. Это имеет какое-либо значение?

– Для меня? Нет, уже нет.

– Прошу! Если что-то не то выбрал, там внизу довольно большой выбор всяких напитков.

– Хотелось бы минеральной воды или лимонад.
– я оставил ее одну, и пошел вниз за заказанной водой. Сам я, конечно, об этом не подумал. И надо показать Кристине, что нас мало волнует ее побег. Возможность для этого у нее есть. Однако, ее я увидел в той же позе, как и оставил. Но, она вставала, на столе появился подсвечник.