Движения становились все более яростными, фигуры в рясах все теснее толпились у помоста. И вдруг кто-то решился, выпрыгнул на помост и сорвал одеяние. Это оказалась ведьма средних лет, приземистая, широкомордая, полностью нагая. Глаза ее сверкали, в бессмысленном возбуждении она шлепала губами, показывая язык, и мотала черными, жесткими, как хвоя утесника, патлами. В копотном свете пламени она отплясывает во славу похоти, зазывно поглядывая на остальных. Их пение взметнулось диким хором, над головами сгустились и уверенно спикировали вниз темные тени.

Рясы полетели во все стороны. Обнажились стар и млад: огненно-рыжие ведьмы с Кобальтовых гор, лесные колдуны Асколэса, седобородые волшебники из Заброшенных земель с маленькими дьяволицами-суккубами. Разодетый в великолепные шелка принц Датул Омаэт из Кансапара — Города Павших Колонн, что на берегу Мелантинского залива. Чешуйчатое создание с глазами на стебельках — человекоящер из песков Южного Альмери. Неразлучные девушки — сапониды, почти исчезнувшая раса равнин севера… Стройные темноглазые некрофаги из Земли Падающей Стены. Ведьма с мечтательным взором и голубыми кудрями — она обитает, на мысу Печальных Воспоминаний и ночами ждет на берегу тех, кто выходит из моря.

Обнаженная ведьма с отвисшими грудями все кривлялась на помосте, а к ней тянуло руки, извиваясь в сладострастных корчах, одуревшее от похоти сборище, в пляске изображая все извращения и непотребства, какие только могли прийти им на ум.

Бесновались все, кроме одного спокойного гостя, который, не сняв рясы, с удивительной грацией шел сквозь неистовую толпу. Вот он уже на помосте… Ряса соскользнула, и Саис увидела Джаванну в полупрозрачном облегающем платье, собранном у талии, свежую и целомудренную, как брызги утреннего моря. Сверкающие рыжие волосы водопадом спускались на плечи, их завитки парили над высокой грудью. Большие серые глаза ведьмы были скромно опущены, земляничный рот полураскрыт. Она молча озирала толпу. Все орали, тесня друг друга, и Джаванна с обдуманной дразнящей неторопливостью начала двигаться.

Она вскидывала и опускала руки, вилась всем телом… Ее лицо горело безрассудной страстью. Ее накрыло туманной тенью, прекрасное и зловещее создание соединилось с Джаванной в фантастическом объятии. Внизу вопили, скакали, катались по каменным плитам, сплетаясь в клубки и раскатываясь парами по углам.

На все это смотрела со скалы Саис. Ее сознание пребывало в предельном напряжении, но — странное дело — зрелище и звуки увлекли ее, проникли в глубину души, одолев порок разума, и затронули темные струны, до поры спящие в каждом человеке. Этарр впился в нее взглядом, его глаза горели голубым огнем, а она смотрела на него, раздираемая противоречивыми чувствами. Он моргнул и отвернулся; Саис снова засмотрелась на оргию — одуряющий сон, дикое торжество плоти в копоти и блеске. Амфитеатр был словно окутан испарениями порока. Демоны ястребами срывались вниз, и сливались с общим безумием. Их морды были до того отвратительны, что Саис едва сдерживала крик ужаса. Ей казалось, что вот сейчас она умрет, глядя на мешанину из выпученных глаз, раздутых брыл, синюшных тел, черных рыл со скрюченными носами, на копошение всего этого гнусного отродья. У одного на месте носа тройным кольцом свился белесый червь, рот провалился гнойной язвой, из которой торчали жвалы, черный лоб вздулся кособоким пузырем — при одном взгляде на него могло стошнить от ужаса. Этарр ткнул в него пальцем:

— Знакомься, — сказал он придушенным голосом, — Мой близнец… Таков я под капюшоном.

И Саис, взглянув на черный покров Этарра, отшатнулась.

Он горько рассмеялся… И вдруг ощутил прикосновение ее руки.

— Этарр…

— Да?

— Мой разум ущербен. Я ненавижу все вокруг, и не могу сдерживать свои чувства. Но все, что есть во мне, кроме разума, — кровь, тело, душа — любит тебя, даже такого, каков ты под маской.

Во взгляде Этарра было исступление…

— Как можешь ты любить то, что ненавидишь?

— Я ненавижу тебя той же ненавистью, что и весь мир. Эта ненависть — часть меня. Но другой частью себя я люблю тебя. Только тебя, никого больше. И не вижу в этом никакого противоречия.

Этарр отвернулся.

— Мы странная пара.

Накал сладострастия спадал. На помост взошел рослый мужчина в высокой остроконечной черной шапке. Запрокинув голову, он стал выкрикивать в небо заклятия, одновременно руками чертя в воздухе руны. Высоко над ним начала проявляться громадная призрачная фигура. Она была выше самых больших деревьев, даже выше самого неба. Постепенно ее очертания становились отчетливее, волны зеленой дымки сходились и расходились, облекая в туманную плоть образ прекрасной, строгой и величественной Женщины. Последняя дымка рассеялась, и видение наполнилось неземным зеленоватым свечением. У нее были золотистые волосы, убранные в старинную прическу, и одежда под стать.

Колдун возбужденно завопил, и начал выкрикивать ядовитые насмешки, разносившиеся над утесами.

— Она живая! — прошептала Саис. — Она… шевелится. Кто это?

— Это богиня милосердия из того времени, когда солнце еще было золотым.

Колдун вскинул руки. Стрела пурпурного огня пронеслась по небу и ударила в туманную зеленоватую фигуру. Спокойное лицо исказилось от боли. Следящие за представлением демоны, ведьмы и некрофаги радостно завопили. Снова вскинулись руки — и новые огненные стрелы поразили плененную богиню. Вопли и визг нельзя было слушать без содрогания.

И тут сумятицу бесовского многоголосья прорезал прозрачный ясный звук охотничьего рога. Веселье мгновенно стихло.

Рог пропел снова. Его легкий звук был настолько чужд происходящему, словно доносился из другого мира. И сразу на утесы, как прибой, хлынули воины в зеленом. На приступ они шли с фанатической решимостью.

— Валдаран! — завизжал волшебник на помосте, а зеленая фигура богини заколебалась и развеялась.

Амфитеатр охватила паника. Послышались хриплые крики, люди натыкались друг на друга, демоны облаками теней уносились вверх. Несколько колдунов, сохранивших самообладание, метали в наступавших пламя, сыпали заклятиями, несущими смерть и паралич, но защитная магия воинов в зеленом была мощнее, и они невредимыми ворвались в амфитеатр. Их мечи взлетали и падали, разя без удержу и милосердия.