Уже в первый день Фаина Афанасьевна тихим торжественным голосом, делая большие многозначительные паузы между фразами, поведала нам о главном:

— Кто может мне ответить, чей портрет висит над нашей доской?

Поднялся лес рук: «Это Ленин!».

— Да, ты прав, Коля. Только никогда так не называй. Ты должен был сказать Владимир Ильич Ленин. Это великий вождь всего человечества! — И покатилось. В этот же день на уроке нам была прочитана биография Ленина и рассказано, как он прилежно учился и всегда помогал отстающим ученикам.

Однажды на уроке русской речи нам был прочитан рассказ И. Тургенева «Му-Му». После чего был задан смутивший всех нас вопрос: «А кто, ребята, в нашей стране лучше всего знает русскую литературу?». Сначала гробовая тишина. Затем кто-то решился: «Ушаков» [12] .

— Молодец, Коля. Ушаков действительно хорошо разбирается в русской литературе. Ну, а кто все-таки знает ее лучше всех?

Посыпались разные ответы: «Гайдар», «Маршак», «Вы, Фаина Афанасьевна!». Жестом руки учительница призывает всех затихнуть:

— Товарищ Иосиф Виссарионович Сталин!

И вслед за этим учительница прочитала нам отрывок из рассказа знатной стахановки, посетившей вместе с другими передовиками Кремль. В кабинете Сталина им был показан стол, на котором лежали стопы новых книг. «Каждый день товарищ Сталин прочитывает несколько книг, а если времени не хватает, то он и ночью читает. Он знает все, что пишут наши советские писатели».

Учителя наши были очень разными. Часть из них состояла из уцелевших педагогов царских гимназий, хотя это были единицы, в основном же люди уже советской выучки. Такой была учительница истории: коренастая пожилая женщина в больших роговых очках с вечно растрепанными волосами. Она была из старых коммунистов-подпольщиков. Маленькие глаза вспыхивали, когда она рассказывала о братьях Гракхах в древней Греции, а однажды, когда дело дошло до казни Спартака на Аппиевой дороге, она прослезилась, замолчала, сняла очки и платком стала их вытирать.

Но самым выразительным типом среди учителей был Павел Иванович Александров, или «Павлуша Красный Нос». Нос у него действительно был большим и постоянно красным, но главное заключалось не в этом. В 20-е годы он был воспитателем в домах для беспризорников и малолетних преступников. Там, видимо, он и выработал свою авторитарную педагогическую систему. Он обладал каким-то магнетизмом и одним взглядом наводил на учеников страх. Преподавал он математику и, видимо, отлично её понимал и любил, обладая при этом феноменальной памятью и способностью устного счета. Так, например, он знал все квадраты чисел до ста, мог в уме перемножать трехзначные числа на трехзначные. Необыкновенной силой воздействия обладал также его голос — низкий грудной бас, которым пользовался он очень умело: или говорил очень тихо, создавая в классе цепенящую тишину, или неожиданно громко вскрикивал, да так, что его голос разносился через длинный коридор по всем другим классам. Он был очень строг и требователен, но не мелочен, и было видно, что внутри его живет, вообще-то, добрая человеческая натура.

Иногда на уроках он делал магические паузы: вдруг внезапно замолкал и смотрел куда-то отстраненно поверх голов. Помню, как однажды он подошел к окну, где беспомощно о стекло билась муха. Задумчиво уставился на нее, потом осторожно взял пальцами и стал рассматривать. Наступила мертвая тишина, в классе все застыли, так как знали, что он видит и затылком. Наконец, он приоткрыл окно и разрешил мухе лететь на волю, потом оглянулся на класс, осмотрел всех, как будто бы только сейчас заметил наше присутствие, и громко задал риторический вопрос: «Ну, что?!». Это было как бы сигналом к отбою тревоги, и напряжение сразу спало.

В нашем классе были два хулигана, переведенные в школу из детских домов. Они были посажены на первые парты, хотя были старше нас года на три. Эти двое терроризировали весь класс, отнимая деньги и завтраки. Классная руководительница совладать с ними не могла. На первом же уроке математики профессиональный глаз Павла Ивановича сразу же их заметил. Он приблизился к одному из них, Дорохову, и молча остановился напротив него. Дорохов, как загипнотизированный, медленно встал и опустил глаза, как будто бы в чем-то был виновен. Наступила долгая пауза.

— Да, ты сиди, Дорохов, сиди, — тихим голосом сказал Павел Иванович.

После этого авторитет этого хулигана в классе был навсегда подорван, его перестали бояться.

Погиб Павел Александров на фронте в 1941 году, куда ушел ополченцем.

Уже с первого класса были введены уроки пения. Мы все уже знали, что нам песня строить и жить помогает. Вел эти Уроки в огромном зале с черным роялем Евгений Евгеньевич, учитель старой гимназии. Он носил черный китель с высоким наглухо закрытым воротником, из нагрудного кармана которого свисала золотая цепочка от часов. Был он страшно мягок и тих. Сквозь пенсне на всех поглядывали добрые и немного усталые глаза. Видно было, что он уже давно смирился с новой властью, и ему уже все равно, что петь. А петь нужно было, как само собой понятно, новые советские песни. Сначала пел он, сам себе аккомпанируя, а затем уж мы все хором. Забавно было видеть, как он, поглядывая через пенсне в ноты, поет: «О самом большом, дорогом и любимом — о Сталине песню споем!».

Сначала он прочитывал текст песни и затем раздавал нам листы с этим текстом. Однажды он, читая, дошел до строчки: «Человек всегда имеет право на ученье, отдых и на труд…». И вдруг, к нашему удивлению, он прекратил читать и задумался. Видимо, впервые обратил внимание на смысл этой строки и сравнил ее с действительностью. Но потом спохватился. Пауза могла ведь обозначать его сомнение в правдивости этих слов. И вдруг он, смотря на нас, с какой-то уверенностью в голосе произнес: «Да-да, человек всегда имеет право», — и принялся читать дальше.