Улитин Павел Павлович
Шрифт:
3302
Утренних звонков я боюсь. Все кажется, что они по мою душу. К телефону! К ответу! Слава богу, мой любимый ученик. 27.1.67
Пора вставить новую ленту. Вот это мысль.
Значит, что-то получается, а что-то не получается. Как всегда. Но каково? Один вид действует как пурген. Опять начинается то же самое. Чтоб ты избежал паденья с кручи! Их было много на челне. Кто употребляет слово «иносказательно»? Тот же, кто не может не сказать «образно выражаясь». Тут рядом стояли слова, напечатанные на карточках самого маленького формата. Внимания не хватило и на это. Убить пересмешника по-английски, вернее по-американски в Алабаме, не так легко. Буду про коньки на повороте, куда ни разу никто из нас, а зачем такой крюк в сторону? Буду про коньки или про озеро или про окно с насекомыми. Никогда не устанешь говорить про деревья осенью на фоне стены большого сарая. Листья сбросить с трубы. Городской пейзаж с перечислением колеров: что такое «сизосеризовый»? У него там 25 раз повторяется.
3303
Автор «Печатных бредней вселенских шизофреников» сидел в кафе и говорил о том, что бывший властитель дум эволюционирует в том самом смысле. НЕ ОН сказал: были б боевики, а вожди всегда найдутся. Только настоящий диктатор понимал дело. Хорошие люди были народники и даже народовольцы, у них только не было идеологии. Им бы идеологию! Вам бы там бы посидеть послушать.
А Итало Свево изменил своему учителю. Но это было без меня. Но кому нужна такая исповедь? У нее четыре общих тетради посвящены таким описаниям. Переводчик с английского сказал: настоящая леди-дог. Разговор на улице у входа в метро – максимум того, что они могут дать. Это имеет распространение? Нет, это письма одного моего личного знакомого, а на машинке написаны для того, чтобы легче было мне читать. Но для Вас, по-моему, он всегда был Сергей Сергеич. Ключ подобран, но замок-то сломали. Я рисую подсознание. Я описываю природу, погоду, красивых женщин, которые политикой не интересуются. Вот образец неправильного ответа. А что такое инфернальная? Я сейчас запишу, дайте мне ручку, у вас есть бумага? Распаленная мартышка исчезла с горизонта. Черное солнце закатилось. Разве у вас остался какой-то осадок? Как потерянный роман. Дружба со взрослой женщиной начинается с отделки щенка под капитана. Позвала одного, а он явился с другим: они всегда мною кого-то угощают. Давно я не звонил гадюке и что-то заскучал в разлуке. Рыцарей – в отставку, нынче в моде чичисбеи. Вербую! Только свистните. Вам персонально позвоню, свистеть – это для других. Вы возглавляете – морально, конечно – мой список. А за это время утеряно. Как первый роман Олдоса Хаксли, написанный ослепшим мальчиком шрифтом Брайля для слепых. Импульс задан.
СТИЛИСТИКА ГОГОЛЯ
2
Чем это достигается?
Маха, а не Муха.
Марсий сдирает кожу с Аполлона.
Тоже не ахти какая стилистика, но поди ж ты. Чем достигается такой эффект, совершенно непонятно. Таких случаев у Гоголя мало, и их Андрей Белый просто не заметил. Итак – чем это достигается? Лучшие куски прозы, как лучшие стихи, приходят в полусне или наборматываются на прогулке и потом забываются.
Ч-ч-чор-ти-што-такое! Вот именно. Муха оделась и молчала. МАха, а не Муха. Ну какая муха вас укусила?
«La Chamade» («Kapitulacja») [62]
The hour «H»: 3.33 at the dawn. 3 tanks [63]
through BV. L’homme qui rit for the first time in
the world. For him it is the first and the last.
А Соловей /разбойник!/ опять кусается. Да еще и разыгрывает из себя Аполлона. А Марсий – это кто-то другой. Его послушать, так именно Марсий сдирает кожу с Аполлона. Успокойтесь, утешьтесь. Успокоились, утешились, а вы не уехали. И тут танец. Ах, Таня, Таня! Где ж ты был раньше? А грубость надо было воспринимать иначе. Как влюбленность? What the devil do you think you are doing? PRESENT CONTINUOUS – да, действительно, это одно сплошное настоящее продолженное. И звякнула щеколда у калитки, и вопросы в темноте, и горшок с кровью, и кирпич на голову, и первая книга на французском, и браунинг на уроке русского языка.
62
«La Chamade» («Kapitulacja») – речь идет о романе Ф. Саган, в новом рус. переводе: «Сигнал к капитуляции». Можно предположить, что в те годы было доступно польское издание.
63
The four «H»… – ‘Четыре «Эйч»: 3. 33 на рассвете. 3 танка через BV (?). Человек который смеется [название романа В. Гюго – фр.] в первый раз в мире. Для него это первый и последний’ (англ.).
Ну вот, так уж и пошутить нельзя.
Попробуйте. А мы
и попробовали.
У него должна быть сперва одна забота – не показать свою начитанность. Он просто не знал, как ею пользоваться. Как Андрей Белый злоупотреблял своей эрудицией, нас не ужасает, но томит ужасно.
Путь по усложнению первоначального текста под «Скриблдихобл» [64] нас тоже не заманивает. А для хваткости, а для обзорности существует другой способ. Этому способу еще нет названия. «Что-то другое» маячило уже для старика И. В. Гете, но он уже был стар, чтобы по намеченному пути идти самому. Он указал дорогу, но сам пошел по другой. А ты все время указываешь свою собственную тропинку. А по ней идти никто не хочет. Весело для компании, конечно. Ему обидно, он столько сил затратил на чтение Камю по-французски. Да и главного так и не успел прочитать, а тут пошли такие хунвэйбины, которые презирают чтение вообще и рассказывают об этом юмористические рассказы. Однажды в кафе за столиком юмор бьет по идейному противнику, но смех-то, по существу, за чей счет? Ни дать ни взять Женя Катаев, когда он еще не встретил Юлюшу Файнзильбера [65] . Никто уж не помнит, как звали Евгения Петрова, и реплика не доходит. Соседи-помещики, пока не сталкивались, не ссорились: крупнопоместный дачевладелец Эренбург и мелкопоместный Йоэльс. Но молодой Дубровский заявил, что он подожжет поместье Троекурова. Мама теперь в стороне. Как, важно быть серьезным? Вот еще один ход с его стороны. Новая интонация у старой избитой фразы. Если бы он поставил кавычки, абзац увел бы текст в литературоведение. Доктор наук знал, что пародировать, но не для всех звучала пародийность этой пародии. Лошадей так и не завел. Так мечтал о лошадях. Уж все было приготовлено: тут конюшня, тут сено, тут дрожки.
64
Скриблдихобл – «Тупик, путаница, писанина в беспорядке, спотыкание, черновик, мура – вот что такое scribbledehobble» (П. Улитин, «Разговор о рыбе»).
65
Женя Катаев, когда он еще не встретил Юлюшу Файнзильбера – речь идет о будущих Петрове и Ильфе.
Он пытался учить самого Андрея Белого. Прошло целых 30 лет. Так он отомстил Айхенвальду за силуэты русских писателей. Эти счеты начались не в 1934 году. Хемингуэй подтрунивал над Фолкнером, но с Олдосом Хаксли была вражда. Ушел и намек на мысль. Замысел взвивался к отвлеченным построениям, потом возвращался к конкретным картинам или страницам, чтобы потом опять уйти в обобщения. Они следили за названиями, но не за ходом мысли. В пересказе все выглядело довольно неуклюже. Краткость граничила с юмористичностью, а по идее должна была давать новое слово и в социологии и в искусстве. Ему ж не дали развернуться. Намеки на историю европейского романа не были подхвачены ни в том синтаксисе ни в этой лексике. Вас не минует. Им быстро надоест. Получишь в свое время. А за это время был подмечен только один конкретный переход от метафоричности к бытовому плану, и то на примере чужой прозы. Николай Глазков тут не пользуется никаким влиянием. Они читали вслух только отдельные страницы. Мне их никто по почте не прислал. Мы этот анекдот имели в 22 году. Надо было еще иметь и чувство юмора. Жалко бабушку, правда? Как увижу я намек, так душа идет ко дну. Намек на город Ростов-на-Дону дорого ей обошелся. По новой они не читали Веры Пановой, а для нас это был свежий ветер и почти оттепель. Стало грустно: как будто великой школы плавания не существует. Но вот она, вот она, вот! Это как Б. Шоу с новой Россией. Он сказал: а я ее люблю, и все остались довольны. Но если бы она знала, за что он ее любит. Она бы не обрадовалась. Но она до сих пор этого не знает. И мы ей об этом не будем говорить. Разве можно шутить такими вещами? С вещами! Теперь они будут шутить.
Абстрактный разговор получился. В начале жизни помню школу я. Ни одна вещь не запала, не развилась, не откликнулась. Как-то иначе. Не из того теста. Заморочили ему голову теоретики. Ортега-и-Гассет – блестящий стилист, а я до сих пор изучал стилистику по Налитухину. Конечно, можно и по Налитухину, но лучше по Ортега-и-Гассету. В немецком переводе? Перевод хороший, а может он и сам писал по-немецки. Его интересует как раз та стилистика, которая сквозит во всех переводах.
А ее интересует как раз то, что остается в пределах одного языка. Они же говорят о разных вещах, хотя и пользуются одними и теми же словами. ПРЫЖОК ЧЕРЕЗ ЗАБОР. Ритмы катания на коньках у этого конькобежца на этом озере были совсем иные в тот год. Как зеленый карандаш. Мелькнул, блеснул и улетел. Эстетика тонкого переплета. Конверты что ли? Хоть какой-нибудь шаг вперед, хоть какой. От пачек к переплету без читабельного текста, да, но хоть обзорно, хоть в самом общей виде. Клейка как ритуал не состоялась. Карандаш, не пропущенный через машинку. Да. Да. Но это еще не дает право на бессмертие. На внимание тех, которые придут потом: нах-вельт! [66] Это еще ничего не значит. Устаревает только информация. Не только. Но и метод. Но и лексика. Но и заботы. Но и ритуал. И дело не в абстрактности. А в том, что нет конкретных зацепок в анализе новых впечатлений, которые, конечно, связаны со старыми. А вот этого и нет. Можно подумать, жизнь началось с приходом бородача в шотландской юбке. Рассказ о вечере в Армянском переулке – тоже нелитературные впечатления. А старый текст на новой машинке – на общих основаниях с методом Эрли Стенли Гарднера. Мне ритмы приснились, конкретные движения и повороты, но не ощущение полета, хотя я смутно помню свои чувства по поводу приснившихся ощущений.
66
нах-вельт! (нем.: nach Welt) – ‘в мир!’
Самый далекий угол – вовсе не детство. В самом далеком углу пылились картины без слов, которые мы выбросили, чтобы они нам не портили жизнь. Эти страницы жутко бесперспективны. Твой ритуал: ты его создал, ты и поломал. СИНИЕ чернила авторучки на немецкой бумаге чем-то другим, что отошло, не поднять, не приблизить. Казалось просто – поставить «1958» или «58-й год» или что-то в этом роде и так крыть до истощения уже зафиксированных слов. Ан нет. Ан нет. Наша тележка с яблоками накренилась, и яблоки посыпались на асфальт или на землю. Лодка застряла на мели. На мелком месте песок или ил или просто грязь и трава. Там хорошо про солнце как бы пропекающее до костей, когда спину подставляешь солнечным лучам. На одной этой сцене можно ехать. Застрелившийся инженер и инженер, сошедший с ума, и инженер, улетающий в Крым с женой в отпуск – суяровские персонажи, их сага, их семейная хроника, и папа – летописец и неудачный романист. Ты хотел добрых чувств. Смотри, какая бабища! Она одела мои брюки, а я одел старую бабушкину юбку, и мы демонстрировали маскарад. В медвежьем углу старый энциклопедический словарь – по фамилии ДедерЭр или ДЭдерер – благополучное немецкое семейство почему-то под «Даму с собачкой». Хотя ничего общего. Только арийская кровь и просвечивающие уши. Немка себя показала. Начальник НКВД цитировал «Навьи чары» или «Санина» или «КАК ОН НАЗЫВАЕТСЯ»? «Мелкий бес». Потом пошли бутырские эмоции. А Валя Брехова читала потом именно эти книги именно из этой библиотеки. Где ваша сладость? Гораздо интересней заполнить лист бумаги словами, взятыми из воздуха, чем словами взятыми с бумаги. Чем это объяснить, не знаю. Потерял вкус. Не то настроение. Не тот накал.