Фани была растеряна и счастлива, словно маленький ребёнок, который впервые в жизни попал на неожиданно прекрасный праздник. Они присели на скамейку, закурили и, смеясь и перебивая друг друга, обменивались впечатлениями от первого выхода Фани в «свет». Светила, и будто подмигивала им, полная луна.

Они хохотали, по выражению Кати, «как две счастливые дуры», обсуждали «этих идиотов» и снова, будто «смешинка в рот попала», смеялись до слёз. «Вот только ноги на этих каблуках устали, – пожаловалась смущённо Фани и сняла туфли, – с кандалами и то проще было ходить». «Не расслабляйся, девочка, ничего с твоими ногами не будет, иди босиком. Сейчас держим курс туда, где собирается действительно приличная публика», – решительно скомандовала Екатерина.

Перед входом в ресторан, откуда доносились звуки модного фокстрота, неясный гул голосов, звон посуды и потрясающий запах шашлыков, Катя ещё раз осмотрела свою «Незнакомку», заставила её надеть туфли, которые Фани несла в руках. «Там снимешь опять, под столом не видно», – и явно осталась довольна этим осмотром. И словно с капитанского мостика боевого крейсера прозвучало её неподражаемое контральто: «Полный вперёд!»

Оркестр только что отыграл фокстрот, и две пары, гордо, под аплодисменты прошли к своим столикам. Екатерина и Фани остановились в центре зала и отыскивали глазами свободный столик. С противоположной стороны зала, ловко лавируя между столиками, к ним на всех парах нёсся администратор и ещё издали кричал: «Боже мой! Екатерина Андреевна, какая честь!». И при этом так отчаянно жестикулировал, словно большего счастья у него в жизни не будет никогда. Расшаркиваясь, и, с каким-то присвистом извиняясь, он снял табличку «занято» с центрального стола и галантно усадил за него дам.

Тут же, будто из под земли, за их спинами возникли две фигуры официантов. «Шампанское, трюфели, устрицы», – не повернув головы, скомандовала Катя. Пока на кухне чудо-повара будут колдовать над этим заказом, стоит сказать несколько слов о Екатерине Ставской.

Будучи по происхождению знатного дворянского рода, она в данный период своей жизни, как говорила сама Екатерина, была «дважды» вдовой. Её первый муж – Фёдор Ставский – был адмиралом российского флота, ходил в полярные экспедиции, много воевал и героически погиб во время русско-японской кампании 1905 года.

Оставшись вдовой, будучи ещё совсем юной особой, Екатерина убивалась и носила траур недолго. Слава Богу, флот российский всегда славился своими красавцами офицерами. Но поразила всех эта неординарная девушка не вторым своим замужеством, а выбором нового избранника.

Иван Губенко много лет служил под началом её мужа третьим помощником, был молчалив и угрюм по характеру и, несмотря на свой богатырский рост, ничем особым среди прочих не отличался. Только по праздникам во время застолии в капитанской кают-компании, смотрел на нее таким обжигающим взглядом, что Кате становилось не по себе. От этого взгляда её охватывала сладкая жуть.

Иван Губенко на долгие годы стал её опорой и защитой, в которой она, впрочем, не очень-то и нуждалась. Её маленькая крепкая, будто из стали, ладошка отпечаталась на многих щеках морских ловеласов. Цену себе она знала всегда.

В семнадцатом году Губенко перешёл на сторону большевиков, чем вызвал ненависть всего офицерского корпуса Кронштадта, возглавил матросский комитет крейсера «Аврора» и вместе с матросом Огневым дал тот самый холостой залп по Зимнему дворцу. И если Бог миловал Ивана всегда, даже позволил ему выжить в Цусимской катастрофе, то морская братва не простила его, и он получил таки свою пулю на одном из митингов в Питере. И вот в это лето Катя, по старой памяти, решила отдохнуть в Крыму. Путёвку ей, как вдове красного командира, привезли из Смольного прямо домой.

А сейчас стол был уже накрыт и одновременно с выстрелом пробки «в потолок» из бутылки «Клико», грянул джаз. Фани впервые в жизни слышала эту диковинную музыку, её босые ноги под столом невольно двигались в такт с оркестром. Середину зала заполнили танцующие. «Вон видишь, – почти кричала ей Катя в ухо, – вон тот с усами, – это главный чекист Крыма, сволочь редкая. А вон там, в углу – Ульянов, главный врач, сегодня опять в мундире царской армии, ничего не боится… Говорят, его брат в Питере руководит всей этой чернью, мне пишут о нём ужасные вещи».

Фани почти не слушала Екатерину, что-то происходило внутри неё – хотелось рыдать и смеяться одновременно. Она видела тени танцующих вокруг неё пар, они, как призраки, скользили мимо и исчезали в полумраке зала, как мираж в пустыне. Как во сне, она видела себя со стороны в этом призрачном мире. «Этого не может быть со мной, я сплю… сплю…».

«Разрешите?», – этот баритон Фани узнала бы из тысячи. Зарыдал, заплакал о чём-то далёком и несбыточном кларнет. Фани повернулась к Екатерине и беспомощно посмотрела на неё. «О, Дмитрий Ильич! Какая честь!», – контральто Екатерины почти перекрывало оркестр. И потом прошептала Фани: «Иди босиком, а то ноги переломаешь на этих каблуках, и не будь дурой!».

Дмитрий и Фани медленно плыли среди густого табачного дыма, неясного гомона голосов, не замечая никого вокруг.

– Должен извиниться перед вами, я вел себя безобразно, простите меня. Хотите, я прямо здесь встану перед вами на колени?

– Я вас уже давно простила, забудем об этом…

– У вас удивительный аромат духов, целый букет волшебных запахов…

Потом он рассказал ей о том, как американский матрос из Нового Орлеана влюбился в местную крымчанку и остался здесь навсегда. Это он привёз эту мелодию и научил местных музыкантов джазу… Мелодия называется «Petite fleur». «Маленький цветок», – перевела за него Фани.