— Нет, брат Эндрю! — Отец Фома поднял руку, чтобы предотвратить удар.

За считанные мгновения хаос прекратился. Монахи разбились на два вооруженных отряда. Гости гневно смотрели на своих противников, а хозяева столь же гневно — на своих былых собратьев. Отец Фома сумел унять свою ярость и сказал отцу Бокильве:

— Я довольно хорошо знаю тебя, отец Матфей, чтобы уважать твою веру. Ты почитаешь себя правым, хотя на самом деле ошибаешься. Однако не забывай о том, отец Матфей, что и твой собственный дар, и дарования твоих собратьев стали столь могущественными только потому, что все вы возросли под опекой и в заботах нашего ордена.

Отец Бокильва не дрогнул и молчал так долго, что в конце концов ответил отцу Фоме седовласый отец Арнольд:

— Мы безмерно благодарны ордену за заботу — о нет, лучше сказать: обязаны ему самой жизнью своею, ибо любого из нас могли сжечь на костре обезумевшие толпы, если бы мы не обрели приют за стенами монастыря.

— Так вернитесь же туда! Вы не имеете права выказывать свои дарования на миру, ибо большая часть вашей силы принадлежит ордену!

— Мы не покинули орден, — медленно, старательно выговаривая каждое слово, возразил отец Бокильва. — И не желаем его покидать. Мы просто начали строительство новой обители.

— Монашеская обитель в Грамерае должна быть одна-единственная, отец Матфей! Тебе прекрасно известно, сколь важна в нашем деле тайна!

— Нисколько в этом не сомневаюсь. Однако вам не следует опасаться: мы не станем упражняться в наших способностях нигде, кроме как за стенами этого дома, где нас никто не будет видеть, кроме нас самих.

— А если какой-нибудь крестьянин заглянет сюда через щелочку в стене? А если он расскажет об увиденном всем своим соседям? Что тогда станется со всем духовенством в этой стране?

— Мы стараемся изо всех сил, чтобы такого не случилось. Потому мы с таким тщанием и обмазываем стены нашего дома глиной, — отвечал отец Бокильва. — Следим мы также и за тем, чтобы каждый из нас сохранял свой Щит, и наблюдаем за сознанием приближающихся к нашей обители крестьян. Не могу поверить, чтобы ты, отец Фома, заподозрил нас в подобной неосмотрительности.

— В чем только я не могу вас заподозрить — при том, что вы покинули пределы монастыря? — в отчаянии вскричал отец Фома. — Разве вы не понимаете, что наша обитель, как Тело Христово, слабеет от потери хотя бы одного из членов своих?

— Ах вот оно что, — негромко проговорил отец Бокильва. — Стало быть, тревожит вас не наш уход сам по себе, и не то, насколько он прав или не прав, и даже не возможность того, что миряне обнаружат нашу сущность. Вас пугает ослабление обители аббата.

Отец Фома промолчал, но его лицо потемнело от гнева.

— И где же тут, спрашивается, честность и праведность? — пробормотал отец Арнольд.

— Довольно слов, — буркнул отец Фома и извлек из складок своего облачения дубинку. — Что праведно, а что нет — это решать отцу нашему аббату, а не тебе, отец Матфей, ибо ты не умнее меня. И ты поступишь так, как тебе велено. И все остальные тоже.

— Мы не отвернемся от его святейшества Папы, — решительно отозвался отец Бокильва.

— Ну так получай же! — прокричал отец Фома и замахнулся дубинкой.

Отец Бокильва мгновенно выхватил палку и парировал удар отца Фомы, но в это же мгновение получил по макушке дубинкой от отца Эндрю. Настоятель новой обители пошатнулся, хотя голова его была покрыта стальным шлемом, и попятился, но отец Арнольд успел подхватить его левой рукой и поддержать, а правой рукой, в которой он сжимал куотерстаф, блокировал новый удар отца Эндрю. Отец Фома предназначил ему очередной удар, но этот удар на свой куотерстаф принял брат Орто, после чего развернулся и парировал удар брата Виллема. Отец Фома снова размахнулся, но к этому времени отец Бокильва пришел в себя и заслонился от удара куотерстафом — пусть чуть запоздало, но верно. Брат Феннель ухватился за дубинку брата Эндрю сзади, когда тот взметнул ее, и коротышка с ревом развернулся, чтобы нанести Феннелю сокрушительный удар, но его более рослый соперник закрылся и нанес ответный удар.

По всей просторной трапезной монахи дрались, пытаясь сразить друг друга. Прочное дерево ударялось о стальные шлемы. Несколько монахов упали на пол. Их собратья спотыкались о безжизненные тела.

Неожиданно с грохотом распахнулась дверь, и в трапезную вбежал мужчина в дублете и лосинах, а за ним — десяток вооруженных людей, которые проворно разбежались по комнате и выстроились вдоль стен. Послышалось гулкое пение рога. Человек, стоявший рядом с незнакомцем, оглушительно проревел:

— Всем стоять! Перед вами — бейлиф его величества короля!

Монахи замерли, опустили оружие, оглянулись.

— Что это за безобразие! — вскричал бейлиф. — Что я вижу перед собой! Бывает ли нечто более противоестественное, нежели зрелище того, как люди Божьи заняты дьявольскими деяниями!

Отец Фома выпрямился, его лицо уподобилось высеченному из камня.

— Не смей поучать священников праведности, мирянин!

Один из воинов шагнул вперед и нацелил на отца Фому пику, но бейлиф остановил его, предостерегающе подняв руку.

— Не будем пускать в ход оружие. Неужто, брат, вам и дела нет до того, какое бесчинство вы затеяли?