— Знаю. Служил… В Сельце…

— А я думаю, откуда мне твоя рожа знакома? А ну слазь… И сигареты свои забери! — Прокоп бросил под ноги попутчику четыре полные пачки любимой «Лани», потом, не без сожаления, добавил к ним распечатанную пятую.

— Да погоди ты, герой… Вот, смотри! — Иван Иванович раскрыл недавно полученную вишнёвую ветеранскую книжицу и ткнул её под нос молочнику.

— Пол-ков-ник Ко-валь-чук! — по слогам прочитал тот. — Простите…

— Выходит, это ты вздёрнул Лося? (О происшествии, случившемся в здешних лесах в середине пятидесятых, отставной чекист знал из оперативных сводок.)

— Я…

— Поболтаем?

— Давай…

Иван взял бутылку водки и, пока Прокоп собирал сигареты, освободил от желудей роскошную поляну под столетним дубом.

— Стакан у тебя есть?

— Найдётся.

— Ну давай… Сначала ты, затем я!

— Хорошо… Самый короткий украинский тост знаете?

— Какой?

— Будьмо!

— Теперь моя очередь… За тебя, Прокоп, за нашу Родину, за друзей, которые лежат в многострадальной украинской земле…

— Пей, не мямли… Можно на «ты»?

— Конечно.

— Наливай… Между первой и второй — промежуток небольшой.

— Не гони лошадей, Прокопушка. Остальное — твоё. Я больше не буду.

— Слушаюсь, товарищ полковник!

— А теперь рассказывай!

— В 1941-м Советы драпали так, что не успели провести мобилизацию… Это ничего, что я так выражаюсь?

— Нормально.

— А когда уже шли назад, на запад, всех наших загребли в армию. Вплоть до 26-го года рождения… Так я попал на фронт. Дошёл до Берлина. Думал, Победа, дембель… Ан нет! Погнали нас на другой конец страны. Летом усиленно обучали премудростям военного дела, хоть каждый из нас давно прошёл огонь и воду, а с началом осени бросили на японских самураев. Там я и получил пулю под сердце… Хочешь, покажу?

— Зачем? Мне, брат, на своём веку всякое видеть приходилось.

— Плесни ещё немного… Чтобы не своей рукой эту отраву…

— Держи.

— Три года по госпиталям валялся. Но выжил. Вернулся домой. Женился. Детки пошли… А тут — Лось, Васька — мой сосед. В то время — сотник УПА; это его настоящая фамилия и кличка одновременно. Так, мол, и так — давай к нам: твой боевой опыт молодым повстанцам позарез нужен… Хватит, говорю, отвоевался, а он: «За Советский Союз кровь проливал, а за вильну Украину не хочешь? Смотри, пожалеешь!» Меня, ветерана двух войн, пугать, сволочь, вздумал… Ну, естественно, вскипел, послал его подальше… А спустя месяц кто-то застрелил из обреза мою мать. Чтобы не подставлять семью, мы с Дембицким ушли в лес. У Лёшки — своя история. Он с фронта уже с женой вернулся. А его родные братья — в УПА. «Сдаст нас твоя москалька!» — «Нет, что вы, она не такая!» Не поверили… Закопали Нину прямо за огородом. Вдвоём мы выследили Лося — и на «гиляку!» [54] Остальные его хлопцы, оставшись без главаря, пришли с повинной… С тех пор на меня в селе многие косо смотрят. Но я не сдамся, не сломаюсь. Наливай!

— Ладно, Прокоп. Пей, но не упивайся. Люську твою ещё любить и любить надо!

— Помочь, что ли, собираешься?

— Нет… Стар я уже.

— А сколько тебе?

— Шестьдесят три.

— Ого… А я тыкаю!

— Ничего. Мы ведь с тобой фронтовики, то есть братья по оружию. А братьям, того, друг другу «выкать» как-то не подобает.

— Точно! А ты где служил? После Сельца?

— Сначала партизанил на границе между Украиной и Белоруссией. Под Шацком. Затем вернулся в контрразведку. Самого Штольце брал.

— Что значит вернулся?

— Я ещё до войны в госбезопасности служил.

— Понял. А этот… Штольце — кто такой?

— Один из главных головорезов Третьего рейха.

— Ну ты, брат, и загнул!

— Правда. Он всей нашей бандеровской сворой заправлял. Вот меня и послали, чтобы его в логове достать и кое-что узнать.

— Что, если не секрет?

— А вот этого я тебе пока сказать не могу…

Когда телега под управлением Прокопа вынырнула из леса, поперёк единственной дороги, по которой она непременно должна была пройти, стоял мотоцикл с коляской. Возле него нервно потягивал папироску сухощавый сотрудник милиции с непослушным чёрным чубчиком, выступающим из-под козырька фуражки.

— Участковый! — успел прохрипеть Прокоп в ухо своего попутчика.

— Лейтенант Казаренко! — постреливая карими глазами, представился милиционер. — Ваши документы.

— Ты чё, Владимир Кондратьевич, какие в деревне…

— Тебя я и так знаю. Ваши документы, товарищ!

Ковальчук поднял лежащий на телеге пиджак и, запустив руку в его внутренний карман, достал небольшой аккуратный пакетик, в который заботливая супруга положила паспорт и орденские книжки.

— Орден Красной Звезды, Красного Знамени… Извините, ошибочка вышла.

— Никакой ошибки, товарищ. По заданию командования я служил полицаем в Сельце. И, как видите, успешно. Теперь собираюсь открыть людям правду, выступить перед колхозниками, учениками школы.

— А разрешение на такую деятельность у вас имеется?

— Я думал…

— Индюк тоже думал да в суп попал. Может, рано ещё разглашать тайну?

— Моё руководство ничего против не имеет.

— А с кем вы советовались?

— С Юрием Владимировичем Андроповым…

— Ну, ежели с самим председателем, то, конечно, езжайте… Ещё раз извиняюсь! А вы у нас долго гостить собираетесь?