Погоня продолжалась недолго.

Бывалый разведчик Филипп Андреевич Ковалёв первым заметил врагов и дал залп сигнальными ракетами, указывая, таким образом, Бабенко точные координаты противника.

А бойкий политрук и так находился уже в сотне метров от того места.

Последний бросок — и враг окружён!

— Оружие на землю! Руки вверх!

Пятеро диверсантов сбились в кучу, не зная, что предпринять. Прекрасно обученные, физически сильные, до зубов вооружённые, они могли пройти пол-Европы и практически не встретить сопротивления, а здесь какие-то русские неучи, можно сказать недочеловеки, загнали их в глухой угол и вот-вот обезвредят! Ещё до начала похода на восток, старт которого запланировал на завтра их великий вождь!

Нет, лучше смерть, чем позор!

— Огонь! — скомандовал командир группы, и первый залёг в неглубокую ложбинку, где сразу прильнул к прицелу ручного пулемёта.

Завязался неравный бой.

Кольцо вокруг немцев, трое из которых уже пали замертво, всё сжималось и сжималось.

А ряды пограничников казались такими же монолитными и стройными. Хотя и среди них, конечно, были потери. Погиб сержант Макеенко, тяжело ранен рядовой Сушенцов…

— Приказываю сдаться! — улучив момент, ещё раз предложил капитан Ковалёв.

Немец ответил одиночным выстрелом. И промахнулся. А вот очередь из «Дегтярёва», почти сразу раздавшаяся в ответ, оказалась более точной и прошила ему снизу доверху весь левый бок.

— Добей меня, добей! — заорал лейтенант Пухарт, корчась от дикой боли.

Но последний из его подчинённых почему-то передумал умирать.

— Не стреляйте… Сдаюсь! — его вопль был полон отчаянии и безнадёги.

Лейтенант ещё попытался дотянуться до пистолета, чтобы последним выстрелом уложить предателя, но силы быстро покидали его.

Он только успел впиться зубами в ампулу.

И сразу затих, окружённый ненавистными красными воинами.

— Фамилия! — грозно пробасил Сурженко, соизволивший лично провести допрос оставшегося в живых нарушителя границы.

— Фишер…

— Значит, рыбак?

— Выходит так…

— Имя?

— Курт.

— Воинское звание! Я тебя за язык тянуть не буду!

— Рядовой…

— Не врёшь?

— Никак нет. Рядовой полка особого назначения «Бранденбург».

— Цель заброски… Ну же!

— Не допустить уничтожения мостов и переправ, по которым уже завтра пойдут войска победоносной германской армии. Минировать пути отхода, передавать координаты наиболее стойких очагов сопротивления…

— Ты чё такое несёшь, гнида? — не выдержал Ковалёв, присутствовавший при допросе.

— Объясняю для малограмотных: завтра начнётся война! — чётко чеканя каждое слово, с презрением повторил диверсант.

— Ох, ни фига себе заявочка… Георгий Георгиевич, следует немедленно доложить руководству!

— Да сколько можно, Филипп Андреевич? Разве ты не знаешь, что они ответят?

— В том-то и дело, что знаю. «Не сейте панику, товарищи командиры…»

— Вот видишь. Позвони лучше Потапову [4] , он человек мудрый, рассудительный. Пускай приведёт войска в повышенную боевую готовность. На всякий, так сказать, случай.

— Слушаюсь, товарищ подполковник.

— А ты, Курт, говори дальше, не стесняйся. Да, кстати… Где учил русский?

— Дома. Отец воевал здесь в Первую мировую, попал в плен во время Брусиловского прорыва. Несколько лет содержался в лагере под Ковелем.

— Выходит, земляк?

— Почти.

— Фамилия командира группы?

— Не знаю.

— Как ты к нему обращался?

— Игорь.

— А он к тебе?

— Сергей.

— И всё?

— Так точно — всё.

— Сколько вас было?

— Шестеро. Одного застрелили ваши на границе.

— Кто он?

— Павел.

— Ты что, сволочь, издеваешься надо мной, да? Фамилия, звание!

— Не знаю. Ей-богу, не знаю…

— Сержант!

— Я!

Сухощавый красноармеец среднего роста с обветренным азиатским лицом мигом вырос из-за порога.

— «Рыбака» — в расход! Всё равно с него толку, как с козла молока…

— Как в расход? А закон, а конвенция?! — отчаянно взмолился пленник.

— А ты каким законом руководствовался, когда шёл на мою Родину, какой конвенцией? Диверсантов ни одна армия в плен не берёт!

— Вспомнил, господин подполковник, вспомнил!.. Павел — радист.