– Ты имеешь в виду это?

– Не знаю. Вероятно, так будут называться разделы моего журнала.

Она ставит стул поближе к компьютеру и присаживается рядом со мной. А потом начинает задавать вопросы, собираюсь ли я сделать журнал только для девушек моего возраста или он будет интересен и старшему поколению? Собираюсь ли я все делать самостоятельно или буду прибегать к помощи профессиональных писателей и журналистов? И какая основная цель этого журнала? Главное, почему я решила начать другой журнал после того, как успела закрыть аналогичный?

Потому что людям моего возраста надо куда-то обращаться за советом, или за помощью, или ради развлечения, или просто очутиться в такой обстановке, когда никто за тебя не волнуется и не переживает. Именно здесь они бы могли становиться беспредельно свободными и ничего не бояться. Именно тут они очутились бы в полной безопасности. Это все равно как очутиться в своей комнате.

Но все это я еще не обдумала до конца, а потому отвечаю:

– Не знаю. – А вдруг это вообще глупая затея? – Если что-то делать, надо начинать заново, а у меня пока лишь обрывочные мысли. Какие-то разрозненные кусочки. – А машу рукой сначала в сторону компьютера, потом стенки. – Это только зернышко той или иной идеи. Пока ничего целого и конкретного.

– Рост сам по себе содержит зерно счастья. Перл Бак. Может быть, это то, что тебе нужно. Может быть, как раз его и будет достаточно. – Она подпирает подбородок рукой и смотрит на экран компьютера. – Можем начать с малого. Открой новый документ или возьми чистый лист бумаги. Это будет наш холст. Помнишь, еще Микеланджело говорил, что статуя уже находится внутри куска глины. Она и была там с самого начала, а его работа состояла в том, чтобы извлечь ее оттуда. Твои слова тоже уже будут присутствовать здесь.

Следующие два часа мы генерируем все новые идеи, чуть ли не перебивая друг друга, делаем записи, и в конце концов у меня складывается весьма конкретное впечатление, каким именно должен быть новый интернет-журнал с полным списком тематики статей, которые будут выходить в рубриках «Литература», «Любовь» и «Жизнь».

Уже почти десять. Мама уходит, пожелав мне доброй ночи. В дверях она задерживается и спрашивает:

– Ты доверяешь этому парню, Ви?

Я поворачиваюсь на стуле.

– Финчу?

– Да.

– Думаю, что да. На сегодняшний момент он, пожалуй, мой единственный друг, – поясняю я и сама не понимаю, хорошо это или плохо.

Она скрывается за дверью, а я ложусь на кровать, устраивая компьютер на коленях. Нет, самой мне никогда не справиться с журналом целиком. Я записываю пару имен, куда входит Бренда Шенк-Кравиц, Джордан Грипенвальдт и Кейт Финч, возле которой я ставлю маленький вопросительный знак.

«Зерно». Пожалуй, неплохое название. Через пять минут я уже официально регистрирую его в сети. Моя плоть и кровь. Мой кусок глины.

После этого я захожу в «Фейсбук» и отправляю Финчу сообщение: «Надеюсь, с тобой все в порядке. Приходила навестить тебя, но тебя не оказалось дома. Моим родителям стало известно, что я прогуляла уроки, они очень расстроились. Мне кажется, это может стать концом наших путешествий».

Я выключила свет и, только закрыв глаза, понимаю, что впервые за долгое время забыла вычеркнуть очередной день в календаре. Я встаю, ощущая прохладу деревянного пола под босыми ногами, и иду к шкафу. Достаю черный маркер, который у меня всегда под рукой, снимаю колпачок. И тут рука сама собой замирает. Я смотрю на дни, оставшиеся до окончания школы и полной свободы, и дыхание останавливается. Это просто дни, даже меньше, чем год, а потом – неизвестно, куда я отправлюсь и чем займусь.

Я закрываю маркер и сдергиваю календарь с дверцы шкафа, потом складываю его в несколько раз и прячу в ящик стола. Туда же бросаю и маркер. После этого я выскальзываю из комнаты и направляюсь вниз.

Я открываю дверь в комнату Элеоноры и захожу внутрь. Желтые стены пестрят фотографиями сестры и ее друзей из Индианы, сестры и ее друзей из Калифорнии. Над кроватью висит флаг штата Калифорния. В углу ее кисти и краски. Родители производят тут перепланировку, хотя и достаточно медленно, пытаясь сделать так, чтобы получилось очень красиво.

Я кладу ее очки на тумбочку.

– Спасибо, что разрешила поносить, – говорю я. – Но у меня от них голова болит. И они просто омерзительные. – В этот момент мне даже показалось, что я слышу ее искренний смех.

На следующее утро я, спустившись к завтраку, вижу Теодора Финча, сидящего за столом вместе с моими родителями. Свою красную шапочку он повесил на спинку стула. Финч спокойно пьет апельсиновый сок, перед ним стоит уже пустая тарелка. Губа у него разбита, под глазом фингал.