Шрифт:
– В моей стране о вас поют балладу, – начал он. – Я только забыл, как она начинается… Капитан Калли замурлыкал как кот. – Которую? – вопросил он.
– Не знаю, – растерялся Шмендрик. – Разве их больше одной?
– Воистину так! – воскликнул Калли, сияя и раздуваясь от собственной славы. – Вилли Джентль! Вилли Джентль! Где он?
Волоча ноги, подошел длинноволосый прыщавый юнец с лютней.
– Спой этому джентльмену об одном из моих подвигов, – приказал ему Калли. – Спой о том, как ты присоединился к моей вольной шайке. Я не слышал этой баллады со вторника.
Менестрель вздохнул, ударил по струнам и запел дрожащим фальцетом:
Было так: ехал Калли из леса С королевским оленем домой, Видит – навстречу юноша бледный Едет дорогой прямой. «Что случилось с тобою, юноша бледный, Почему столь печален твой взгляд? Или потерял ты навек свою даму, Или с шуйцей десница не в лад?» «Нет, с десницей в ладу моя шуйца, Чтоб ни значили эти слова, Но братья мои увезли мою даму, И склонилась моя голова». «Я – славный Калли из Зеленого леса, Сильны и свободны люди мои, Какую службу ты мне сослужишь, Коль деву верну я в объятья твои?» «Коль деву спасешь ты, о старый коршун, Сверну я набок твой глупый нос, Носила она изумруд на шее, Один из трех братьев его унес». И Калли отправился к смелым ворам, Мечом пригрозил им: «А ну-ка, голь, Возьмите девицу, отдайте мне камень, Которым гордился бы даже король».– Начинается лучшая часть, – прошептал Калли Шмендрику. Обхватив себя руками, он прыгал на месте.
Три молнии – трое мечей сверкнули, Плащи долой – бой, как чайник, кипит, «Ни камня, ни девы, – им крикнул Калли, — Клянусь собой, вам не получить!» И он их гнал, и мечи сверкали, И он их гнал, как овец…– Как овец, – выдохнул Калли. Забыв про колкости Молли и смешки своих людей при исполнении последующих семнадцати куплетов, он раскачивался, мычал под нос и парировал рукой удары трех мечей. Наконец, баллада завершилась, и Шмендрик громко и честно зааплодировал, восхищаясь техникой правой руки Вилли Джентля.
– Я называю это щипком Аллана-э-Дейла… – ответил менестрель.
Он хотел продолжить, но Калли перебил: – Вилли, хорошо, малыш, а теперь сыграй остальные. – Сияя, он следил за выражением лица Шменд-рика, которое, как тот надеялся, выражало смесь удовольствия и изумления. – Я говорил, что обо мне сложено много песен. Точнее, их тридцать одна, хотя до настоящего времени в собрание Чайльда они не попали, – тут его глаза внезапно расширились и он схватил волшебника за плечи. – Послушайте, а вы не мистер Чайльд собственной персоной, а? – спросил Калли. – Он часто выезжает переодетым на поиски баллад. Шмендрик покачал головой: – Нет, мне очень жаль, поверьте, нет. Капитан вздохнул и отпустил его. – Ничего, – пробормотал он, – конечно, ведь так хочется, чтобы собирали, подтверждали достоверность, искали разницу между вариантами, даже, даже чтобы сомневались в подлинности… Ну-ну, ничего. Вилли, дорогой, спой остальные песни. Когда-нибудь тебя будут записывать в полевых условиях, и тебе это понадобится…
Ворча, разбойники стали расходиться, кто-то наподдал по камню. Из безопасной тени раздался грубый голос:
– Не, Вилли, лучше спой нам настоящую песню. Что-нибудь про Робин Гуда.
– Кто сказал это? – Калли поворачивался из стороны в сторону, и меч его позвякивал в ножнах. Лицо его сразу стало бледным, усталым и выжатым как лимон.
– Я, – ответила до того молчавшая Молли. – Дражайший капитан, люди устали от баллад о твоей храбрости. Даже если ты пишешь их сам. Калли вздрогнул и искоса глянул на Шмендрика. – Но они все-таки могут считаться народными песнями, правда, мистер Чайльд? – спросил он тихим обеспокоенным голосом. – Все-таки…
– Я не мистер Чайльд, – ответил Шмендрик. – Поверьте…
– По-моему, описание эпических событий не cледует доверять людям. Они все переврут.
Вперед с опаской вышел стареющий разбойник в потертом вельвете:
– Капитан, если нам нужны народные песни – а я полагаю, они нужны, – то это должны быть правдивые песни о настоящих разбойниках, а не о нашей лживой жизни. Не в обиду будь сказано, капитан, мы в самом деле не чересчур веселы…
– Я весел двадцать четыре часа в сутки, Дик Фантазер, – холодно перебил Калли. – Это – факт.
– …И мы не отбираем у богатых и не отдаем бедным, – заторопился Дик Фантазер. – Мы берем у бедных, потому что они не могут от нас отбиться, а богатые берут у нас, потому что в любую минуту могут стереть нас в порошок. Мы не грабим на дороге жирного жадного мэра, мы каждый месяц откупаемся от него, чтобы он оставил нас в покое. И мы никогда не похищаем гордых епископов и не держим их пленниками в лесу, развлекая пирами и праздниками, потому что Молли неважно готовит и к тому же едва ли мы составим интересную компанию для епископа. Когда переодетыми мы отправляемся на ярмарку, то никогда не выигрываем ни в состязаниях стрелков, ни в бою на дубинах. Разве только горожане похвалят – скажут: тебя и не узнать.
– Однажды я послала на конкурс гобелен, – припомнила Молли. – Он оказался четвертым, нет – пятым. «Рыцарь на страже»… В том году все вышивали рыцарей на страже. – Тут она принялась тереть глаза костяшками пальцев. – Черт бы тебя побрал, Калли.
– Что, что?! – возмущенно завопил тот. – Это я виноват, что твоя работа оказалась никудышной? Да как только ты заполучила меня, ты сразу забросила все занятия. Ты больше не вышиваешь и не поешь, за все эти годы ты не разрисовала ни одной рукописи. А что сталось с виолой да гамба, которую я добыл для тебя? – Он повернулся к Шмендрику. – Она просто морально опустилась, прямо как законная жена. Волшебник едва заметно кивнул и отвел глаза. Конечно было бы неплохо бороться за справедливость и за гражданские права, – продолжил Дик Фантазер, – скажу прямо, по характеру я не рыцарь, у одного – один характер, у другого – другой, но тогда нам надо петь песни о тех, кто носит линкольнширское зеленое сукно и помогает угнетенным. Вместо этого, Калли, мы их грабим, и эти песни просто ставят нас в двусмысленное положение, только и всего, в этом-то и суть.