Юность осталась позади — там, где еще мерцали вдалеке электрические созвездия родной станции. Жизнь вот-вот должна начаться — где-то там, в неведомом впереди. Она выйдет навстречу поезду — неизведанная и чарующая. И быстрый поезд несется прямо в волнующую неизвестность, но кто скажет — куда?

Иса обладала удивительной способностью спорить с несколькими сразу и в то же время слушать еще нескольких. Спорила она везде и всегда. Сейчас она сцепилась с Туровским и Теменко. Темой послужило недавнее восстание австрийской галицийской дивизии в районе Могилева. Галицийские солдаты роздали винтовки и пулеметы крестьянам, а сами двинулись к границе, домой. Теменко и Туровский доказывали, что восстание дивизии — это акт национального единения приднестровских украинцев с украинцами приднепровскими.

— Тогда, — кричала Иса, — скажите мне, пожалуйста, почему восстают наши, приднепровские крестьяне не только против немецкого насилия и грабежа, но и против власти гетмана, то есть украинской власти? И эти восстания подавляют те же самые приднестровские украинцы, то есть галичане, как это случилось на той неделе под Ямполем с этой же самой галицийской дивизией? Что? — Она стучала кулаком по полке, стряхивая пыль на головы своим оппонентам.

— Тише, товарищи! — кинулся к Исе Сербин, кивая и моргая на немецких вольноопределяющихся, сидевших внизу. — Вы же видите, немцы! Они все время прислушиваются!

— А, — отмахнулась Иса, — ведь они ничего не понимают!..

Туровский и Теменко все-таки понизили голос. Они доказывали Исе, что дело лишь в том, что против гетмана весь украинский народ, и они, Туровский и Теменко, тоже, так как украинскому народу нужна помещичья земля и демократия, а им, Туровскому и Теменко, — украинская самобытность и самостийность. И все эти восстания возникают в борьбе за демократический украинский строй, и потому против гетмана, но за Центральную раду, которую чертовы немцы разогнали, и Иса может быть уверена, что придет время, и тогда…

— Но немцев, — завопила Иса, — кто привел? Разве не Центральная рада?

Сербин опять зашикал, замахал руками и поспешил отвернуться к окну. Ну его к черту! Надоело все это! Гетман, немцы, Центральная рада — опять политика и политиканство. Пускай политикой занимаются министры, дипломаты и разные там политические деятели. А он, Сербин Хрисанф, студент первого курса железнодорожно-эксплуатационного отделения технического факультета Киевского коммерческого института, и его дело сдать за этот год «минимум» из пяти дисциплин: статистику по Воблому, высшую математику по Граве, политическую экономию по Железнову, неорганическую химию забыл по кому и еще экономическую политику и коммерческую арифметику. В его, Сербина Хрисанфа, распоряжении всего четыре года. И он, Сербин Хрисанф, не имеет права терять ни одного года, ни одного дня. Он должен учиться. Разве не для того, чтобы Христя стал инженером путей сообщения, его старенькая мать девять лет гнула спину над конторкой в библиотеке, а дома портила глаза над штопкой его носков и кальсон? Кончено! Так более продолжаться не может! Христе уже восемнадцать лет. Он уже мужчина, Хрисанф Захарович!

Вечерняя звезда, кажется Венера, отражалась у Шурки в глазах двумя светлячками — рыжим и зеленым. Сербин поднял голову так, чтобы Шуркины локоны щекотали ему щеку.

Но эта чертова Иса никак не могла угомониться. Теперь она уже разглагольствовала о восстании крестьян в Староконстантиновских слободах, Авратине и Базалинске. О восстании на сахарных заводах под местечком Ялтушковым. О восстании в Проскуровском уезде. И вообще обо всех восстаниях, произошедших за последний месяц. Подольская губерния начала шевелиться. А впрочем, Исе было доподлинно известно, что и по всей Украине сейчас неспокойно. На Волыни систематически уничтожают гетманских вартовых и немецкие патрули. На Киевщине начались бунты в районе Сквиры, в Таращанском уезде. А на Черниговщине разворачивается настоящее партизанское движение… По мнению Исы, немцам приходится на Украине солоно.

Нет, эта Иса совсем сошла с ума! Вахлаков вскочил и запел во весь голос:

Гаудеамус игитур, ювенес дум сумус…

Туровский сразу присоединился и стал дирижировать:

Пост юкундам ювентутем, пост малестам сенектутем нос габебит гумус…

И тогда три немецких вольноопределяющихся вдруг вскочили на ноги, сорвали свои каскетки и, размахивая ими, восторженно подхватили песню:

Вита ностра бревис ест, бреви финиетур…

— Коллеген! — воскликнул один из немцев, когда умолк последний звук. — Либе коллеген! Кан йеманд фон инен дейтш шпрехен? [20]

— Йа! Йа! Йа! — откликнулись все. — Их канн… Их ферштее… Айн вениг… [21]

— Вир зинд аух штудентен! — ударил себя в грудь вольноопределяющийся и покраснел. — Фон Кенигсберг!..

— Фон Гейдельберг! — подхватил второй.

— Фон Геттинген! — добавил третий.

— Фон Киев! — отрекомендовался за всех Вахлаков.

На глазах у немецких студентов уже блестели слезы. И все кинулись пожимать друг другу руки, хлопать друг друга по плечам и спине.

Немецких студентов звали Ганс Бруне, Фридрих Кюлов и Отто Штирмахер. Чтобы пожать руки Исе и Шурке, им пришлось тянуться к третьей полке. Иса немедленно потребовала, чтоб сыны Кенигсберга, Гейдельберга и Геттингена изложили ей свои взгляды на экономические предпосылки мировой войны.

Туровский и Теменко, однако, не дали им этой возможности, накинувшись на Ганса Бруне, Фридриха Кюлова и Отто Штирмахера с уверениями, что «прогрессивная, истинная украинская интеллигенция» и не мыслит себе будущего неньки Украины и развития украинской самобытной культуры вне теснейших связей с вековой немецкой культурой.