Разнесшийся по всему холлу вздох заставил Анну Степановну вскинуть голову и посмотреть на сгрудившихся у дверей посетителей. Некоторое время она молча разглядывала их, словно не понимая, откуда те взялись. Наконец ненакрашенные губы скривила презрительная усмешка, и женщина гаркнула, как корабельный боцман:

– Машка! Иди, принимай, очередные халявщики со своим гусем приехали!

А после, как солдат, через левое плечо, повернулась и, печатая шаг, направилась к кабинету с надписью «Директор».

– Иду-иду! – донеслось с лестницы, и по ступенькам сбежала черноволосая смуглая девушка лет восемнадцати. – Вы, что ли? – явно ориентируясь по гусю, бесцеремонно спросила она. – А готовить у нас нельзя!

Как всегда при упоминании о том, что гусей вообще-то едят, Евлампий Харлампиевич нахохлился, а Катька грозно сдвинула брови.

– Это домашнее животное! – отрезала она.

– Тогда уж домашняя птица! – рассмеялась девушка Маша.

– Домашняя птица – которую готовят. А Харли – домашнее животное, – пояснила девочка.

Евлампий Харлампиевич недовольно скосил на нее круглый глаз, но не объяснять же каждому встречному, что на самом деле он – боевой белый гусь и в какой-то мере тоже сыщик и охотник за преступниками!

– С домашними животными к нам когда-то тоже было нельзя, а теперь все можно, – успокоила их девушка, обводя рукой полупустой холл. Тот и вправду казался нежилым, давно заброшенным. Кресла перед допотопным телевизором сиротливо жались друг к другу, словно позабыв, когда в них сидели люди. В воздухе чувствовался едва уловимый запах прелой влаги – так пахнет застоявшаяся вода в подвале. Даже нарисованные на стене детишки с мячиком казались потерянными, будто злые родители завели их сюда и бросили, как в сказке про Мальчика-с-пальчика. Жизнь оставалась лишь за дверью директорского кабинета – матовое стекло то светлело, то темнело, словно его закрывала собой расхаживающая из угла в угол хозяйка.

– Вашей директрисе мы не нравимся, – пробормотала Надежда Петровна – фраза о халявщиках задела ее чуть не до слез.

– А с чего вы должны ей нравиться? – хмыкнула Маша. – Пансионат пустой стоит, всех уволили, я да дядя Вася остались. «Покупатели» все едут и едут, только никто на самом деле не покупает. Живут тут неделями, на пляж шастают – хоть бы для приличия сделали вид, что пансионат осматривают! Секретарши, бухгалтерши, уборщицы – все уже тут перебывали. Ну хотите сотрудникам дешевый отдых устроить – заплатите за номер, у нас недорого! Нет, сперва на халяву отдохнут, а потом говорят: «Нерентабельно, пансионат запущенный!» Вы так вообще… – Маша окинула их компанию ироническим взглядом, – детишки с гусем приехали покупателя представлять!

– Нам папа поручил посмотреть! – вскинулась Мурка.

– Ага, и гусю тоже, – фыркнула Маша. – Вы еще хотите, чтоб директорша вам радовалась! Она при советской власти тут, считай, хозяйкой была. Сюда по профсоюзным путевкам ездили, пансионат был на полном обеспечении завода. Мебель, ремонт, продукты для столовой – все через нее шло. Сыновьям в Киеве две квартиры купила! – В голосе девушки звучала даже гордость за оборотистую директоршу. – Потом, когда профсоюзы кончились и люди за свои деньги отдыхать стали, так круто уже развернуться не получалось. Еще мелкие гостинички вокруг расплодились… У них и спутниковое телевидение, и кондиционеры, и вайфай… Но ничего, кое-как жили. Ну а потом появился он… – последнее слово Маша выдала многозначительным шелестящим шепотом. – И все было кончено! – Глаза ее зловеще и таинственно блеснули.

– Кто – он? Что было кончено? – растерялась Надежда Петровна.

– А вот ночью узнаете, – прошептала Маша, и словно холодом повеяло среди теплого дня. – Кто сюда приезжает, все узнает ночью!

– У них привидение водится? – то ли с тревогой, то ли радостно уточнила Катька.

– С 1988 года, – немедленно согласилась Мурка. – Призрак недовольного туриста, отравившегося мясо-молочным столом и прихлопнутого немецким шезлонгом. Местная директорша его добила бадминтоном напрокат – чтоб все довольны были. С тех пор его дух бродит по пансионату – а из башки у него торчит ручка бадминтонной ракетки! – Мурка приставила палец к голове, показывая, как именно торчит. – По ночам он стенает в туалетах, а утром… – тон девочки стал еще более зловещим, чем у Маши, и она нависла над Катькой, хищно шевеля пальцами, – утром постояльцы недосчитываются рулона туалетной бумаги!

– Малая у нас и так слегка прибацанная – то у нее скелеты бегают, то зомби скачут, а ты ей еще про призрака туалетной бумаги вкручиваешь! – шикнул Вадька.

– Скелет на самом деле был! И бегал! [7] – обиделась Катька. – Вот увидите, и какой-нибудь призрак к ночи обязательно найдется!

– Вам сколько комнат давать? – тем временем переходя на деловой тон, поинтересовалась горничная.

– Три комнаты на двоих, – машинально ответила Надежда Петровна. К Муркиным шуточкам она не прислушивалась, чувствовала себя неловко: после криков директорши и откровений Маши хотелось подхватить чемоданы и убраться подальше от пансионата. Но другого шанса отдохнуть с детьми ей не видать, как всегда, денег не хватит… и Косинским обещала! Она взяла себя в руки и распорядилась как ни в чем не бывало – только голос звучал неестественно:

– Девочки поселятся вместе, – она кивнула на близняшек, – Вадька – с Севой, ну а Катя – со мной.

Призрак был моментально забыт.

– Мы с Евлампием Харлампиевичем опять крайние? – возмутилась Катька. – Я тоже с девчонками жить хочу! У вас же есть комнаты на троих? – накинулась она на Машу.

– На троих – есть, а на одного – нету, – помотала та головой.

– Пусть мама одна в двухместном номере живет! Какая разница, все равно ваш пансионат никому на фиг не нужен! – выпалила Катька. Сложные переживания на тему, халявщики они или нет, рады им в пансионате или не очень, ее не волновали.