По старинному обычаю Акт начался с двух речей, посвящённых истории возникновения Саратовского университета. С ними выступили ректор В. И. Разумовский и декан И. А. Чуевский. Не помню в точности заглавия этих речей, но Разумовский говорил на более общую тему – чуть ли не о русских университетах вообще, а Чуевский – более частно о Саратовском университете (обе речи напечатаны в первом выпуске «Известий» Саратовского университета) {357} . Затем попечитель зачитал текст Закона об открытии «Императорского Николаевского Университета» в Саратове. Закон, конечно, все выслушали стоя и долго потом кричали «ура».

Члены Совета, вместе с попечителем и секретарём, всего девять человек, сидели на сцене за столом. Я находился с левого от публики конца стола. После прочтения Закона оркестр должен был исполнять гимн. Но из-за тесноты его поместили за сценой. Вдруг я слышу какие-то жалкие звуки, едва слышные за общим шумом в театре. Не долго думая, я стал во весь голос не то чтобы петь, а буквально орать слова гимна: «Боже, царя храни». Публика на сцене и в театре подхватила – и все полторы тысячи человек исполняли гимн, звучавший в честь молодого университета. В саратовских либеральных газетах с нескрываемым издевательством было описано это происшествие, и мой либерализм был ими взят под подозрение [27] .

Начались приветствия и чтение бесчисленных адресов {358} . Следом за правительственными приветствиями с прекрасно оформленным как внутренне, так и внешне адресом выступила делегация от Московского университета {359} . Зачитывал адрес с кафедры Мануйлов как ректор, а папа в мундире со Станиславской лентой через плечо стоял рядом. Один юноша, Миша Масленников, который присутствовал на открытии, позже говорил мне: «Самым счастливым человеком в день открытия Саратовского университета был Дмитрий Николаевич!». И я как сейчас вижу папу – нарядного, красивого и довольного. Ну да как же – он лучшей участи для меня не желал. Ведь его сын сидел за столом в качестве члена Совета открываемого университета.

Среди коренных саратовских семейств семья Маслденниковых являлась, пожалуй, одной из самых интеллигентных. Отец Миши Александр Михайлович был крупным адвокатом и членом Государственной Думы от Саратова, а мать Людмила Львовна ещё не старая, очень бойкая дама, принимала большое участие в организации наших торжеств, концерта и бала и вообще очень интересовалась жизнью университета. Я часто бывал у них дома. Однако Людмила Львовна скоро отошла от университетских дел, вероятно, потому, что в «Общество вспомоществования недостаточным студентам», которое по примеру московского вскоре возникло и в Саратове, председательницей выбрали Татьяну Яковлевну Соловьёву – человека совершенно исключительных достоинств. Нашу дружбу с ней, решаюсь именно так квалифицировать наши отношения, мы сохранили до самой её смерти.

На торжестве открытия присутствовали представители от самых разнообразных слоев общества и учреждений; присутствовал и мулла как представитель магометан, и еврейский раввин, и лютеранский пастор, и настоятель католической церкви. Отсутствовало лишь православное духовенство. Гермоген считал, что театр столь греховное действо, что даже на открытии учреждённого царём университета быть в его здании православному духовенству не пристало {360} . Да и к самому университету Гермоген вряд ли относился сочувственно. Ведь университеты всегда были проводниками либеральных идей, а Гермоген по убеждению принадлежал скорее к лагерю махровых черносотенцев {361} .

Заседание в театре затянулось. Стало очевидным, что прочесть все приветствия и адреса нет никакой возможности, и далее депутации одна за другой просто подходили к столу, за которым сидели члены Совета, и клали свои папки и свитки. В итоге на столе накопилась целая гора всевозможных подношений.

На следующий день в актовом зале университета были расставлены столы во всю длину зала и все поднесённые накануне адреса разложены для осмотра гостями, которых с утра 7-го числа специально пригласили в университет ознакомиться с нашими лабораториями и вчерашними подарками. Во главе праздничных подношений красовался адрес от Московского университета. Надеюсь, все они или, по крайней мере, наиболее ценные хранятся сейчас в библиотеке Саратовского университета {362} . Вечером у себя дома я нашёл поздравительную телеграмму от П. Н. Лебедева {363} .

Теперь трудно поверить, что в столь короткий срок удалось так много сделать. И здание приспособить, и отремонтировать, и обстановку для лабораторий получить, и всё пустить в ход. Ведь мы показывали гостям не проекты, а готовые, действующие лаборатории, в которых уже занимались студенты и ставились научные опыты. Даже заграничное оборудование по телеграфному заказу приходило иногда через неделю после дня отправки заказа.

Итак, 7 декабря гости осматривали саратовские достопримечательности, главным из которых, конечно, являлся университет. А к часам пяти стали собираться на обед в здание городской думы. Обед был прекрасный {364} . Его меню сохранилось у меня до сих пор, и теперь (1945 год) просто чудно смотреть на то обилие и разнообразие блюд, которыми город угощал своих гостей. Вино, конечно, лилось рекой, и каждый тост за новорождённый университет покрывался возгласами: «Vivat! Grescat! Floraat!» – «Да здравствует! Да растёт! Да процветает!».

К концу обеда некоторые из гостей, и наш секретарь Совета {365} , от избытка тостов так ослабли, что отправиться на концерт уже не могли. А делегат из Петербурга минералог профессор Иностранцев, правда, возвернувшись уже из Коммерческого собрания после «бала», обнаружил, что на нём одна галоша. На другой день он уверял, что никак не может понять, когда он умудрился потерять правую галошу.

Собственно «бал», то есть танцы, которые предполагались, пришлось отменить, ограничившись концертом и «раутом». Дело в том, что в день открытия университета было получено известие о смерти старейшего члена императорской фамилии – Михаила Николаевича. Чтобы не сорвать торжества открытия, губернатор граф Татищев разрешил задержать объявление через газеты о кончине великого князя до 8 декабря, но танцы всё же отменили.