И эта черта не прибавляла ему любви власть имущих.

…Мы выпили с Устинычем еще по одной и я заковылял к дому — должен был уже подъехать Дунаев.

Моему заму под сорок, но по его виду никогда возраста его не угадаешь. Крепкий, плотный как гриб-боровичок, а щербатинка на передних зубах придавала ему совсем мальчишеский вид. И энергии у него на троих. Осторожно обняв меня, промолвил:

— Мы все очень переживали. И гордились.

— Чем? Что под нож полез…

— Именно этим… что полез!

— Ладно, выкладывай новости. А то мне без привычки на свежем воздухе уже не по себе.

— В основном все в порядке. Пришли контейнера из Новосибирска, завтра отправляем их обратно. Отсылаем им Куваева, Мифтахутдинова, "Леди", "Крутой маршрут" и детскую литературу.

Потом Дунаев подал мне глянцевый в ярко-красной бумвиниловой обложке томик.

— Сигнальный экземпляр. Думаю, он вас обрадует, "Сын Сатаны".

— Ну да… — проворчал я, чтобы скрыть приятное удивление, — а… рисунок. У нас же на обложке церквушка должна быть, а не эта страхолюдина. Действительно, сын Сатаны.

— Ну, это вы уж с редактором разбирайтесь. И с художником.

— Разберусь. С зарплатой как?

— Вчера отдали за октябрь. Сейчас сибирские книги раскидаем — авансируем ноябрь. Но на два месяца, как и было, отстаем — неплательщиков много. Та же администрация на наши письма даже не отвечает, а за нею почти триста тысяч — полугодовой фонд зарплаты. Магазины тоже расплачиваются со скрипом — выбивать приходится. Оправдываются, плохая выручка. Так что, все ждем вас. Пора уже и повоевать.

При Дунаеве я своих чувств не показал, но, когда остался один, долго листал книгу и грустные тревожащие воспоминания теснились в голове. Этой книжке был бы рад

Володя Паршин, бывший главный редактор, по большому счету, будущий директор издательства. Это была его идея — поселить под одной крышей два добротных романа, где мистика и детектив и хорошая философия несомненно привлекли бы к себе внимание взыскательного читателя. Но день, когда он подписал документы на издание "Сына Сатаны", стал для него трагическим…

Тогда я работал в "Петите" — малом издательском предприятии. Дела у меня шли неплохо, мы издавали не только книги, но и фотообои, дававшие солидную выручку, не гнушались рекламными кампаниями, причем составление текстов и программ в основном брали на себя, выручая таким образом своих многочисленных клиентов, знавших, что им хотелось, но не умевшим как… Одному кандидату в районную думу мы вложили такие глобальные проблемы в его программу, как всемирное разоружение, борьба с наркомафией и защита озонового слоя над Антарктидой. И к нашему громадному изумлению он прошел на ура — масштабы народ наш уважает и масштабные личности тоже.

После работы я зашел в Союз писателей. По крутой деревянной лестнице, с которой в разные времена и с разной периодичностью скатывались известные и малоизвестные труженики пера, поднялся к Толе Шмелеву. Окутанный сигаретным дымом, Толя сидел За громадным деревянным столом, оставшимся еще со времен Дальстроя. Ошую его возвышалась на шесте деревянная скульптура северной совы, с иронической мудростью глядевшей на стенку с портретами магаданских писателей. Тех, кто помоложе или не так давно умер, я знал достаточно хорошо. С особым чувством всматривался я в лица Владилена Леонтьева и Альберта Мифтахутдинова. Леонтьев был моим учителем, прекрасным человеком и еще до конца не оцененным ученым- этнографом. Писательство составляло для него только часть — и, наверное, не самую главную его жизни. И можно было только предполагать, чтобы он выдал, какие книги, займись ими он в полную силу…

Открытым и грустным взглядом смотрел на меня с портрета Альберт Валеевич. Он умер, едва перевалив пятидесятилетний рубеж. Мне нравились его книги, его герои, добрые, веселые, бесхитростные души. Последнее время мы жили на одной улице и так как оба любили шахматы, нередко встречались, чаще всего у меня. Когда Люда перый раз увидела его, она сказала мне потом:

— А ты знаешь, похоже, у него больное сердце.

Она угадала. Хотя в болячках своих Мифта, как называли его друзья, не признавался никогда. Но те, кто внимательно перечитает его рассказы, найдет в них и эту боль сердца.

Умер Альберт Валеевич в Москве, на квартире у сына, которого в тот день, к несчастью, не оказалось рядом… никого не оказалось, и я с ужасом представляю его последние минуты.

В Магадан прислали урну с его прахом.

Услышав мои шаги, секретарь писательской организации Анатолий Шмелев поднял голову и улыбнулся:

— А, бизнесмен! Привет-привет!

У него было хорошее настроение, у меня тоже и мы решили его еще улучшить, тем более что впереди маячили выходные дни.

А тут подоспел и Володя Паршин. Дорога его из издательства домой лежала мимо ДК "Строитель" и он частенько забегал на огонек. Это почти в буквальном смысле. Вечером ярко освещенные окна угловой писательской комнаты были видны от магазина "Цветы", а когда сгорел двухэтажный флигель пожарников, то и с более дальнего расстояния.