– Нет, лада, на горку мы не пойдём. А то, не ровен час, у тебя тоже что-нибудь расстегнётся…

– Да чему тут расстёгиваться-то, – смущённо пробормотала Дарёна, покосившись на расчехлённые роскошества Синицы, а потом – на свою грудь, едва видневшуюся под шубкой. Сравнение было явно не в пользу последней.

В этот миг мимо них пробежала одна из кошек-озорниц, преследуемая Синицей.

– На… На, получи! – выкрикивала запыхавшаяся супруга старосты, нахлёстывая спину своей «обидчицы» сжатыми в руке варежками.

– Синичка, уймись! – смеялась та в ответ. – Ну, подумаешь – потискали слегка… Ты сама виновата: зачем было рождаться такой красивой?…

Длинноногая женщина-кошка улепётывала быстро, а Синицу изрядно сковывали её же собственные достоинства, при беге выпрыгивавшие из полушубка и подскакивавшие едва ли не до подбородка. Тяжело и больно бегать с такими «довесками»!… Отстав, старостиха, тем не менее, не отчаялась – скатала снежок и запустила вслед кошке. Бросок оказался меток: комок снега разбился о затылок шаловливой холостячки и посыпался ей за шиворот. Та взвыла по-кошачьи, приплясывая и дёргая плечами, а Синица, издав торжествующий клич, принялась катать новый карательно-метательный снаряд. Снежка с усмешкой переводила дух в салазках, предоставив жене самостоятельно учинять эту «расправу». К чему вмешиваться? У Синицы и так всё отлично получалось… до поры до времени. Молодые нахалки объединились против старостихи и закидали её снежками; когда один угодил в столь волновавшее их место, и Синица завизжала, отряхиваясь с выпученными глазами, довольнёхонькие холостячки загоготали, сверкая белоснежными клыками. И было отчего: от хлопков руками грудь старостихи пружинила, как тугой, ядрёный холодец.

– Снежка, ну, сделай же что-нибудь! – крикнула Синица супруге.

Не вполне было ясно, чего она хотела: то ли чтобы Снежка помогла ей избавиться от набившегося под одежду снега, то ли чтобы проучила её противниц; староста же между тем сама покатывалась от хохота, откинувшись в салазках:

– Ох, мать, ну и сисястая же ты!… У наших коров дойки и то меньше…

Хдыщ! Огромный снежок, со свистом пущенный гневной рукой Синицы, заткнул широко разинутый в хохоте рот старосты.

– Фиифа, фы ффо? – профырчала та, вытаращившись. («Синица, ты что?»)

Всё, что ей оставалось – это уносить ноги, отплёвываясь и увёртываясь от беспощадного снежного обстрела Синицы, чей гнев перекинулся с кошек-холостячек на собственную супругу. Грозная и неостановимая, Синица широко шагала, на ходу катая снежки и швыряя их в старосту.

– Мать, ну ты чего раздухарилась? Ну всё, уймись… – попыталась было та успокоить жену.

Зря она обернулась. Бац! Очередной ком снега расплющился о её лицо, осев горкой на носу и залепив глаза.

– Вот ведь меткая, зар-раза, – процедила Снежка, выковыривая снег из ноздрей и стряхивая с век.

Она припустила трусцой вдоль берега, а Синица вдруг остановилась, глядя на брошенные ею салазки. Какая-то мысль отразилась в её застывшем на миг взгляде, а уже в следующее мгновение она звонко, по-ребячьи свистнула и махнула рукой кошкам. Поправив руками грудь и потянув салазки за собою, она решительно направилась к горке, а приятно удивлённые холостячки припустили следом, восторженно обступив Синицу со всех сторон. Вскоре не успевшая далеко отбежать Снежка изумлённо наблюдала, как её супруга, с грудью наперевес, взгромоздилась на вершине горки на салазки, а холостячки тесно облепили её. Косы цвета тёмно-ржаного золота распустились и выбились из-под пёстрого платка Синицы, реявшего на ветру бахромой, как победный стяг, а всем своим сдобным телом старостиха жарко льнула к сильным, накачанным от тяжёлой работы в кузне телам кошек, великолепное сложение которых не скрывали, а только подчёркивали лёгкие нарядные кафтаны. Одной из холостячек не хватило места, и она съехала на ногах, уцепившись за кушак приятельницы.

– Это что такое? – крикнула Снежка возмущённо, стоя около конца ледяной полосы. – А ну, застегнись, вертихвостка! И пошли домой сей же час!

Салазки опрокинулись, все вповалку высыпались на лёд, как грибы из лукошка; в пёстрой сумятице кафтанов светлым пятном с зелёными брызгами вечерних смарагдов выделялась грудь Синицы, неистово колыхавшаяся от смеха. Одна из озабоченных женщин-кошек, упоённо застонав, вскричала:

– Синичка, я люблю тебя, мрряу! – и с этими словами накрыла губами алый смеющийся рот старостихи.

– Я те дам «люблю»! – подскочила Снежка, схватив наглячку за тёмно-русую косу. – Ты у меня щас зубы на снег выплюнешь!…

На помощь товарке бросились остальные кошки, а на подмогу старосте подбежали несколько её соседок по улице, и образовалась свалка. Из клубка дерущихся тел порой выныривал то зад Снежки, то её всклокоченная голова с подбитым глазом… А виновница драки, дрожащими руками стягивая на слишком свободолюбивой груди полушубок, растерянно бегала:

– Ой, люди добрые… Помогите… разымите… Снежка! Ох, да что ж такое!

– Ой, дерутся!… – испугалась Дарёна. – Надо это прекратить, они ж поубивают друг друга!

– Никто никого не поубивает, не бойся, – хмыкнула Млада. – Наши дерутся – только тешатся, силой меряются. Кулачные бои по праздникам видала? Вот и тут что-то вроде того…

– Терпеть не могу этих боёв, – содрогнулась Дарёна. – Дикая и жестокая забава…

– Ладно… – Пальцы Млады ласково пощекотали подбородок девушки. – Я не хочу, чтоб ты расстраивалась, милая.