– Где ваши мечи? Настало время послужить родной земле.

Враг бурлил живым тёмным морем и полз на крепостной вал. Дымные кучи хорошо очистили пространство от хмари, и навиям вместо своих невидимых мостов пришлось прибегать к обыкновенным средствам – тарану и камнемётам. «Бух! Бух!» – било в ворота огромное бревно, и Правда ногами чувствовала дрожь кирпичей. Четверо дочерей стояли с обнажёнными мечами: и статью, и силой пошли они в свою родительницу, и казалось, будто пять Правд подпирали могучими плечами затянутое угрюмыми тучами небо.

Ворота не выдержали, и враг хлынул внутрь. Там его встретили защитницы крепости, а Правда с рёвом прыгнула на верхнего из навиев, которые карабкались на стену по лестнице. Та пошатнулась и начала заваливаться назад; воин-оборотень заливисто заголосил, а Правда хохотала ему в лицо. Навии, лишённые поддержки хмари, не могли соскочить с лестницы без вреда для себя, а Правда, молниеносно развернувшись, побежала по их головам вниз. В тот миг, когда лестница грохнулась плашмя наземь, покрытая шрамами воительница благополучно спрыгнула с последней живой «ступеньки» на снег. Конечно, она могла бы использовать проход, но тогда это выглядело бы не так внушительно. Обернувшись, кошка одобрительно хмыкнула: дочери проделывали то же самое, уронив ещё четыре полные навиев лестницы.

Многолетнее ожидание вознаградилось: тяжёлый топор обагрился кровью, и Правда, по своему обыкновению, обмакнула пальцы в тёплую рану поверженного врага и мазнула себе по щекам – в дополнение к узорам, нарисованным сажей. Шлемы навиев не выдерживали ударов её старого боевого друга, и ошмётки мозгов летели из расколотых черепов.

– Сзади, матушка! – рявкнул знакомый голос.

«Блям!» – удар вражеского меча пришёлся на щит, которым прикрыла Правду её старшая дочь, Дорожка.

– Вовремя ты! – бросив на неё благодарный взгляд, усмехнулась Правда.

Они сражались спиной к спине: родительница разила врага топором, а дочь – мечом. Правда сама обучала её, и та не посрамила свою наставницу, вспомнив все уроки боевого мастерства, полученные в юности.

Защитницы крепости всеми силами старались не пропустить навиев. Враг наткнулся на яростную стену сопротивления и застрял на входе, едва продвинувшись внутрь Шелуги. Бились все, даже кошки-подростки, едва научившиеся держать меч…

Собственный рёв потряс тело Правды, вводя её в состояние упоительного бешенства. Оно расцветало в ней кроваво-красным цветком с живыми лепестками-языками, а земля питала её горячей силой. Рука с топором наливалась десятикратной мощью, дыхание растворилось в глубине груди, а тело, ставшее лёгким и пружинистым, подскакивало, изгибалось, вёртко уклонялось от ударов и наносило их со смертоносной сокрушительностью. Правда глотала кровавые сгустки своей ярости, вырастая до медвежьих размеров, и её боевой клич, которому она выучилась во время своего наёмничества в войсках у западных князьков – конунгов, нёсся над головами навиев, как чудовищная чёрная птица с горящими глазами и огромным зубастым клювом.

Ярость была её воздухом, пищей и питьём. Она давала Правде огненные крылья и баснословную ловкость, сладко и жгуче ласкала сердце семихвостной плетью, превращая её саму в свирепого зверя, а её топор – в живое продолжение руки. Одним ударом Правда разваливала тела навиев пополам, и никакие доспехи не спасали их. То-то возгордился бы рыжебородый Бьяркедаг по прозвищу Неистовый, учивший её искусству этой боевой ярости: ныне ученица превзошла своего наставника! Медвежья голова, венчавшая её шлем зубастым козырьком, не просто придавала ей ужасный и дикий вид; казалось, Правда впитала в себя душу этого медведя и обрела его мощь. Шуб из звериных шкур она не носила, но этот подарок соратника хранила до сих пор, и сегодня он ей пригодился.

Бешенство было её щитом и вдохновением, её кровью и несущим остовом. Казалось, оно воспламеняло также и кошек, сражавшихся рядом, и те бросались в бой с утроенной силой. Её клич подстёгивал и ободрял их, а в души противников вонзался ледяными шипами страха. Звук, исторгнутый горлом Правды, превращался в призрачного змея, носившегося над полем боя и кусавшего навиев в сердца.

Ярость стала её земной твердью. Правда бежала по вражеским головам, едва касаясь их ногами, ловила руками стрелы и посылала их обратно. Брошенное ею копьё собрало на себя сразу пятерых ночных псов.

– Хороши бусинки! – раскатисто расхохоталась Правда.

Многие пытались её сразить, но разлетались в стороны, словно от взрывов. Так продолжалось, пока победоносную дорогу Правде не преградил воин-великан. От удара пудового кулака из её груди со свистом вылетел весь воздух, и Правда, отброшенная на несколько саженей, сбила собой дюжину навиев. Огромная тень нависла над нею. Сначала она увидела ноги-тумбы, потом скользнула взглядом вверх… Кованый панцирь, подогнанный по необъятной фигуре воина, объёмно обрисовывал увесистое пузо, а на каждом из его плеч Правда могла бы свободно усесться. Маленькая голова с крошечными злобными глазками сутуло сидела на кабаньем туловище, соединённая с ним широченной шеей, прикрытой бармицей [22] .