Тот ссутулился, понурил голову, а глаза его из-под насупленных бровей глядели тускло, мрачно и подавленно.

– Пойду, – буркнул он еле слышно.

– Ну, так тому и быть, – кивнула Светланка. – Люди добрые, как долго ему служить назначите?

– Пущай три года служит, – решили мужики. – А потом идёт на все четыре стороны – лишь бы от нас подальше.

– Пусть будет по-вашему.

Светланка дунула на оборотня, и тот растянулся на траве, словно ураганным ветром прибитый.

– Поднимайся, дядюшка, – засмеялась она. – На работу тебе пора.

А в домике охала и стонала Свемега: у неё начались схватки, хотя до срока оставалось ещё три седмицы. Светланка велела перенести её в баню и уединилась с роженицей, сказав взволнованному Смолко:

– Ничего, братец, родит твоя супруга быстро и без боли.

Затих лес, дыша ветром и роняя первые жёлтые листья. Неприкаянно бродя по тропинкам, Цветанка глянула на своё отражение в лужице: лица её время не трогало, из воды на неё смотрел всё тот же васильковоглазый Заяц, а вот виски словно инеем схватило. Инеем, которому не суждено было растаять.

В величественной тишине лесного дворца закричал младенец. Губы воровки дрогнули в грустноватой улыбке: вот и стал Смолко отцом. Казалось, ещё вчера он сосал материнскую грудь, а теперь держал на руках собственное дитя. Неужели годы пролетели так быстро? Лес кивал: пролетели.

– Как сына назовёшь? – спросила Невзора, с улыбкой заглядывая в крошечное личико.

– Подумать надобно, – ответил тот.

– Назовите Первушей, – сказала Цветанка, переступая порог бани. – Потому как первенец он ваш. А ещё друга моего так звали.

Смолко обернулся к супруге:

– Что думаешь?

Свемега лежала на соломенной подстилке, сияя усталыми, но озарёнными счастьем и умиротворением глазами. На миг смежив веки, она кивнула:

– Пожалуй.

Такая же умиротворённая, как взор Свемеги, взошла над лесом луна. Ласково осветила она поникшую голову Цветанки, а потом в небе полыхнули, трепеща и извиваясь, зелёные полотнища зорников.

– Ишь ты, – пробормотала Цветанка, ёжась на крыльце от ночной прохлады. Первые дни месяца зарева дышали почти осенней зябкостью.

– Такие зорники в небе были, когда я родилась? – тихим бубенцовым вздохом коснулся её слуха голос Светланки.

Та присела рядом с нею на крылечке, кутаясь в шерстяной платок, и колдовская зелень небесных огней плясала в её глазах – неземных, нечеловечески пронзительных.

– Да, такие, – нехотя молвила Цветанка. Неясная печаль теснила ей грудь, говорить не хотелось.

– А теперь они провозвещают, что пора мне в путь-дорожку пускаться, – с улыбкой вздохнула девушка.

Сердце ёкнуло нежданной тревогой, похолодело от близости разлуки.

– Это ещё в какую дорогу? – насупилась Цветанка.

– По белому свету – людям помогать да уму-разуму их учить. – Мягкая ладошка Светланки опустилась на плечо воровки-оборотня – легче пуха, а ту будто каменной плитой придавило к месту.

– Что, не сидится тебе дома? – еле шевельнулись губы Цветанки.

– Не сидится, – мерцая отблесками зорников в глубине очей, кивнула Светланка. – Дома сидя, разве много сделаешь? Не для того я родилась на свет.

Из похолодевшей груди Цветанки словно сердце вынули: ни стука, ни вздоха. В сумрак сомкнутых век не пробивалось ни лучика, ни улыбки. И вдруг – весенним зелёным ростком уха коснулся ласковый шёпот:

– Цветик… Разве ты забыла, что я тебе говорила когда-то? Я тебя никогда не покину. Мы всегда будем вместе – так суждено. Поэтому ты отправляешься со мною. Тебе, белой волчице, тоже есть что людям сказать.

Небо словно с ума сошло – сплошь подёрнулось белым и ядовито-зелёным заревом. Огни корчились, извивались, выбрасывая огромные завитки и пуская стрелы к далёкому краю спящей земли – такого сияния Цветанка даже в Марушиной Косе не видела, когда вот так же сидела на крылечке лачуги рядом с Серебрицей. А сердце потихоньку оживало и наполнялось теплом дыхания той единственной, перед которой Цветанке хотелось простереться ниц в порыве преданного служения. Один волшебный взгляд залечивал многочисленные трещинки, годами сочившиеся кровью, и воровка-оборотень сладостно обмерла, накрытая осознанием огромной, как это сияющее небо, и такой же бездонной любви. Эта любовь тихо спустилась на душу золотым венцом, вознаграждая и окрыляя её. Не нужно было больше искать, бежать, метаться, расставаться и ждать новых встреч: сокровище, в погоне за которым прошла жизнь неугомонного сердца, сияло в её руках – заслуженное, выстраданное, единственно нужное.

– Итак, в путь! Но это будет завтра. А сейчас – спать. – Пальчик Светланки коснулся носа воровки, а губы лёгким дуновением согрели лоб. – Завтра должна прийти госпожа Дивна, для неё у меня кое-что есть.

Утро простёрлось над землёй янтарным торжеством солнечных лучей, а птичий гомон наполнял лес песней жизни. Свемега кормила сына, а Светланка пекла блины – такие же золотые и круглые, как поднимающееся над лесом солнце.

– И надолго вы отправляетесь в своё странствие? Домой-то вас ждать? – спросила Невзора с затаённой грустью в глубине мрачноватых глаз.