— Ну, Леха, ты уж совсем загнул, — возразил Макар.

— А ты из-за угла наблюдал за молодежью? Ты слышал, как они друг- друга херами полощут! Это что? Нормальное общение! Так вот Макар, я о старых кадрах речь веду, почитающих воровские законы и которые продолжают нести свой крест.

В юности на примере старших авторитетных воров, я постигал все аз — да буки — все воровские науки, и кое-какие правила поставил под сомнение. Не только, считающий себя вором, и просидевший всю жизнь в тюрьме, может слыть авторитетом, а в основном тот, кто поменял все блага, соблазны, на идейные соображения. Умные, уважаемые воры умело держат общаки, и видят намного дальше своего носа. Иные «ходоки» (заключенные) более грамотнее и образованнее государственных, туполобых чиновников, способных лишь на репрессии, да подавление инакомыслия. А сколько затесавшихся среди истинных воров? Пригревшихся возле общака и хлебающих из него безмерно. Случайные, амбициозные горлопаны, пытающиеся приобрести свое положение в воровском мире — вот кого нужно отметать от нормальных людей.

У меня ничего материального нет, есть только честь, понятия и воровской закон. Многие воры не согласятся со мной, потому — что я отступаю по мелочам, давая недобросовестным блатным вершить чьи-то судьбы, но я считаю это поправимым, все можно исправить. Только беспределу нет места среди братвы, за такие промахи, кто- либо должен поплатится своей честью, а кто и головой. Я знаю, что с меня спросят за все косяки, которые могу допустить в этой зоне или еще где-то. На других командировках, где авторитетов больше, там и спрашивают с нас, но только свои, которым положено по воровским законам вершить справедливый суд. Здесь я один и полагаться должен на свою совесть, на грамотность разборов и на смышленость молодых пацанов.

Все притихли, понимая, что для Дрона эти слова не были пустыми и несли в себе мудрость и опыт. Макар, успевший захватить систему ГУЛАГа, сразу же уловил суть Дроновских убеждений и сравнил их с прошлыми временами.

— Неистребима система мусорская, а с ней вместе и мы, — высказался коротко Макар и, пожалуй, первый раз остался серьезен, — а если охарактеризовать систему с людской точки зрения, то я бы сказал так: отпихни — рядом стоящего, облей помоями нижнего, и опасайся верхнего — на этом поставлена ментовская власть и актив зон.

Дронов снова оглядел стены камеры и, как бы подтверждая слова Макара, заговорил:

— Сколько через эти стены суждено пройти народу? Сотни, тысячи, десятки тысяч людей. Сколько судеб сломает этот ненасытный режим? Превратив кого-то в безвольных шестерок, в озлобленных мстительных зверей, а других в униженных и оскорбленных. А кого-то из зэков, мало, что понимающих в этой безумной круговерти, в безропотных исполнителей: дневных, месячных, квартальных норм выработки, посильных только крепкому рабочему люду, а не доходягам, которых гноят в этих стенах. Чтобы обточить норму ключей, нужно пахать в три смены, а за невыполнение тоже грозит наказание. Так что, был бы повод посадить сюда, а как сгноить работягу мусорская система знает четко. Этому их учат всю жизнь. Знаете, какую памятку дают тем, кто проходит инструктаж при приеме на службу в тюремную систему? Заключенный — это враг! Поступающие на работу и службу в закрытые учреждения получают формуляр, где ясно прописано, что осужденный является чуждым элементом, не способным к исправлению, и потому против него должны применяться все средства и силы, чтобы подавить в нем признаки свободолюбия и человеческой гордости. Соответственно обращение к ним должно быть, как к скотам, не понимающим законов общества. А теперь делайте вывод: разве может изначально система мусоров поставить на путь исправления человека.

— Если сам не захочет, никакая система не сможет, — подтвердил Макар, — я двадцать три года после последнего срока ни куда не лез, даже завязал со своим любимым промыслом — карманом. Пока была семья, еще держался, а как только жена с дочерью ушли от меня, развязал.

Загремели по коридору тележки, развозящие баланду по камерам. Изолятор ужинал, и его стены сегодня приняли люду больше, чем в обычные времена.

Спустилась ночь. Изолятор затих и угомонился. Только избранные не ложились спать, они ждали перемен. Перемен в своей жизни. Может быть удачной отсидки и не заоблачного освобождения. Перемен в зоновской обстановке: чтобы кому-то дышалось свободнее, чтобы дух захватывало от сплоченных идей и решений, чтобы ментовский беспредел не ломал ихние судьбы, без того уже исковерканные в тюрьмах и лагерях.

Сходка была назначена на три часа ночи, чтобы исключить случайно забредшего проверяющего в изолятор начальника, и временные обитатели ШИЗО будут досматривать седьмой сон.

Прапорщики открыли сначала одну камеру и чтобы не гремели по полу сапогами, заставили задержанных разуться до носок. Затем освободили еще две камеры, и проводили всех до рабочки. Дрон сосчитал: вместе с ним двадцать человек. Из каптерки принесли несколько матрацев, и заложили дверь изнутри, чтобы в коридоре не так слышались голоса.

Сашка первый раз в жизни испытывал чувство сплоченности. Хотя на воле тоже были случаи, когда в многочисленной компании друзей и знакомых ему приходилось испытывать близость локтя.

… До того, как все пацаны двинулись на сходку, находясь в одной камере, Воробьев и Рыжков решили выяснить свои отношения. Они оба прекрасно понимали, что дальше им придется тянуть одну лямку в отряде. Внезапная смерть Равиля отрезвила всех, каждый знал — это предупреждение, не посвященные не могли знать, кто и как отправил Равелинского на тот свет, но многие понимали, что причина лежала в его предательстве. Никто не заставлял его подписывать соглашение на сотрудничество с оперчастью. Даже обыкновенные мужики считают ниже своего достоинства стучать на кого-либо, а Равиль был в первых рядах блатных не только в отряде, но и в зоне. Можно представить, сколько информации он передал оперу Ефремову за время сотрудничества с ним. В уме не укладывается. Страшно! А ведь он действительно был осведомлен обо всех зоновских событиях.

Благодаря таким, как Дрон, придерживающихся старых воровских традиций, и хранится зоновский общак. Ни один отрядный пахан не вправе запустить руку в святая — святых, там свои законы и своя жесткая охрана.

Единицы знали, что Ефремова с подачи Дрона, хоть и ненадолго, но отправили подальше от предстоящих событий, и тем самым расширилось поле деятельности для лагерных авторитетов.

Пархатый, чувствуя за собой кое-какие грешки, ломал голову: что дальше предпримет вор? «Ведь Равиль со мной был в хороших отношениях, и до поры до времени в отряде нам приходилось управлять обоим. Не попадет ли рикошетом в меня?».