Глядя на них со стороны, Моран больше не тревожился; для этого он был слишком измождён. Перед ним стоял Таунс, старик с падавшими на плечи седыми волосами и провалившимися глазами, и слушал поучения юнца, растолковывающего ему, как лететь. Моран не знал ни того, о чем думает сейчас Таунс, ни того, что он скажет Стрингеру. Это будет первый и последний полет Таунса на образце, который никогда не пойдёт в серийное производство; ему предстоит стать единственным пилотом «Феникса», тоже единственного в своём роде. Если все это имеет для Таунса смысл, значит, у них есть шанс.

— Как вы знаете, щели закрылков установлены в открытом положении, и с пассажирами на борту во время полёта будет некоторое провисание хвоста. Учитывайте это. Я предполагаю крейсерскую скорость в сто пятьдесят — двести миль, поэтому мы должны будем заметить колодец самое большее через два часа. Если рычаги будут хорошо слушаться, сделайте широкий разворот на запад, а потом держите прямо, сосредоточившись на удержании устойчивого полёта. Вот и все, что вам нужно делать. Проблем быть не должно.

Таунс отметил, как снова сжались глазки за стёклами: робот отключился. Он внимательно выслушал все, что конструктор ему сказал, потому что сегодня всем им предстояло выжить или умереть, и это зависело от того, как он будет управлять рычагами.

— Благодарю вас, — сказал Таунс.

И тут Моран вдруг понял, что все это время подсознательно тревожился, как же все-таки все это воспримет Таунс. Он всем телом вздохнул от облегчения.

— Лью, запускаем. Убери всех подальше.

— Слушаю. — Он отвёл их в сторону, куда заранее оттащили инструменты, козлы и все, за что мог зацепить хвост. Стрингер отошёл вместе с ними, но стал в стороне. По песку тянулись длинные тени. Они смотрели, как взбирается в своё пилотское гнездо Таунс. С минуту он просто сидел, приходя в себя от затраченных усилий. Затем открыл кран и нажал сектор газа. Качнув ручкой десяток раз, отпустил её. Руки работали привычно. Он знал это и доверял им. Но вдруг, в первый раз сознательным усилием, напомнил себе об особых обстоятельствах и резко отжал выключатели пожарной системы на случай, если произойдёт воспламенение двигателя. Опять по привычке повернул голову, чтобы убедиться, что все ушли за край крыла, что нет никого рядом с винтом.

Стартер.

От вспышки качнулись все три лопасти, из трубы вырвался масляный дым, но мотор не взял. Он заметил, как напряглись крылья, и засомневался — выдержит ли трос, рассчитанный на трехтонную нагрузку.

Второй патрон.

Пропеллер дёрнулся, сделал оборот, опять дёрнулся и остановился. Где-то был приоткрыт выхлопной клапан, и сжатый газ со свистом устремился по трубам. В стартере ещё пять пиропатронов. Топливо в мотор попадает, свечи дают зажигание, компрессия сильная, непонятно, почему он не запускается, если цилиндры очистились от масла и конденсата.

Третий патрон.

Вспышка, но пропеллер опять остановился. В воздухе закружились кольца голубого дыма. Брызнула струя непрогоревшего топлива. Таунс обеднил смесь, чуть прикрыл дроссель и нажал на кнопку, моля бога, чтобы у кого-нибудь нашлись силы сбить пламя, если оно начнёт выходить из трубы.

Четвёртый патрон.

Опять впустую. Он уже боялся: мотор должен завестись в оставшиеся три попытки, или все пойдёт насмарку, все двадцать шесть суток. Рискнуть следующим зарядом на продувку камеры — смесь переобогащена, чувствуется по запаху. Теперь смесь бедная, подсос отключён, дроссель открыт на всю ширину, можно рискнуть.

Пятый патрон.

Винт закрутился ровно, без дёрганья, из трубы поднялась черно-синяя мерзость. Когда пропеллер стал, в Таунсе все содрогнулось от страха.

Шестой патрон.

Толчок. Остановка. Снова толчок. Двигатель нехотя пошёл, сотрясая раму, пуская в небо клубы поголубевшего дыма. В рёве мотора потонули сотрясающие горло рыдания, когда он сидел, весь обратившись в слух, не в силах больше ничего сделать, только улавливая звук цилиндров — один из них все ещё давал перебои, но явно выравнивался. Вот мотор заработал уверенно, бодро — для него не было музыки, приятнее этого мерного рёва. Повернув голову, он смотрел, как преображаются их лица. У него самого задёргались губы, и он понял, что улыбается.

Какое-то время Моран не мог шевельнуться. Он приходил в себя от лишившего его последних сил страха. Ему вдруг подумалось, что Таунс с изощрённостью сумасшедшего как раз и ждал этого момента, решив истратить все семь зарядов и этим приговорить их к смерти — только для того, чтобы доказать, что прав он, а не Стрингер, что нужно было провести пробный запуск, когда он этого требовал.

Но мотор работал. Усилием воли Моран заставил себя скомандовать:

— Пока мотор прогревается, всем занять свои места!

Место Тилни было крайним от хвоста с правой стороны. Кроу помог ему продеть ногу в проволочную подножку, поддерживая снизу, пока юнец не пролез в гнездо и не распластался в нем, держась за ручки и жмуря глаза от поднятого винтом песчаного шлейфа.

За ним взобрался Кроу, и, когда он разместился, Белами подал ему мешок с обезьянкой. Кроу осторожно принял его, шепча: «Бимбо… иди ко мне. Все будет хорошо, маленький Бимбо…»

Уотсон залез в своё гнездо с левой стороны. Перед ним улёгся Белами. Моран подошёл к Стрингеру: