– Этих разведчиков надо выпороть, – заметил Харальд. – Им следовало также сообщить тебе, что турки готовы провести в седле всю ночь, лишь бы добыча не ускользнула от них.

– Давай закончим этот разговор, – сказал Маниак, потянувшись к своему шлему и мечам. – Надо построить воинов в боевой порядок, чтобы встретить врага.

Харальд перехватил его мечи и крепко сжал их своей могучей ручищей.

– Сегодня они тебе не пригодятся, Маниак, – сказал он. – Если мы попытаемся биться, каков бы ни был наш боевой порядок, сельджуки пустят вверх горящие стрелы и при их свете перестреляют нас, пока мы будем карабкаться вверх по склонам.

Маниаку было невыносимо видеть свои мечи в руках другого, особенно если этот другой – Харальд. Его просто затрясло от злости. Наконец, он проговорил:

– Вот ты и показал свое истинное лицо, лицо труса, не желающего биться, чтобы отработать свое жалование.

Харальд забросил его мечи в дальний угол шатра.

– Слушай, ромей, мое истинное лицо – это лицо ловкого малого, не склонного к глупым поступкам. Я не стану биться с сельджуками ночью, даже если ваш император предложит мне за это все сокровища Византии. Мне хочется дожить до старости, лет до сорока, а если я сейчас ввяжусь в драку, так точно не доживу.

Георгий Маниак бросил на него злобный взор и спросил с насмешкой:

– И что же нам делать, о мудрый норвежец?

– Ложись-ка ты спать, будь умницей, – ответил Харальд. – А я отправлюсь на переговоры с турками, в одной рубахе, без доспехов. В одном могу тебя уверить: я не позволю, чтобы из-за твоей дурацкой гордости подстрелили еще кого-нибудь из моих людей.

С этими словами викинг вышел на улицу и помчался к себе, стараясь укрываться от неприятеля за шатрами, в которых и засели пущенные по нему турками стрелы. Добравшись до своего шатра, он привязал к посоху кусок белой материи, прихватил рог и вышел наружу, громко трубя и размахивая белым флагом, как рыночный торговец, зазывающий покупателей к своему лотку. Мимо него, совсем близко, просвистели три стрелы. Потом на вершине холма раздалась какая-то команда, и стрелять перестали. Турки зажгли факел, явно чтобы указать дорогу, и Харальд пошел на свет.

Добравшись до вершины холма, он увидел множество всадников в мощных кольчугах, белых плащах и с отменными мечами, какие на севере увидишь нечасто. Среди них виднелся один, судя по всему, предводитель, высокий воин в черно-белых одеждах на спокойном коне, чьи уздечка и седло были богато украшены серебром. Харальд подошел к нему и сказал:

– Я – Харальд сын Сигурда по прозвищу Суровый.

Тот кивнул и проговорил на довольно хорошем греческом:

– Мы это знаем. Иначе, не позволили тебе приблизиться к нам. Мое имя – Абу Фируз, а простой народ прозвал меня Бич Алеппо. Долина окружена тремя сотнями моих всадников.

– Я думал их больше. Такой шум подняли! Но что об этом говорить? Если ты спустишься в долину и сразишься с моими варягами, ты так или иначе потеряешь многих своих воинов. С моей стороны тоже было бы непростительной глупостью позволить своим храбрецам-северянам сцепиться с твоим воинством. Правда, наше войско в худшем положении, чем твое, ведь мы в окружении.

Абу Фируз вежливо выслушал его, время от времени кивая в знак согласия, потом спросил:

– Так что же нам делать, Харальд сын Сигурда?

Харальд улыбнулся, опершись на свой посох:

– Я не из тех, кто бежит от битвы, в которой можно добыть славу. Но если мы сразимся сегодня, о Бич Алеппо, это не принесет славы ни тебе, ни мне. Нам надо прийти к соглашению, разумные люди не позволяют гневу затуманить свой разум. Факел дает много света, и, думаю, ты видишь, что я не гневаюсь. Твоя улыбка показывает, что ты тоже не сердишься.

Абу Фируз сошел с коня. Горбоносый южанин едва доставал Харальду до плеча, но по его повадкам было ясно, что он – отличный воин.

– Пожалуй в мой шатер, – сказал он, – нам надо все обговорить.

Никогда еще Харальду не приходилось видеть шатра богаче: там были и драпировки венецианской парчи, и роскошные ковры, и подушки, на которых Харальд с Абу Фирузом и расположились. Выпив предложенную ему чашу шербета со льдом, Харальд заметил со смехом:

– От этого вина не опьянеешь, но раз попробовав его, ничего другого теплой южной ночью пить не захочешь.

Турок покачал головой:

– Это не вино, сын Сигурда. Мы не пьем вина. Так на чем же мы с тобой порешим?

Харальд почесал в затылке:

– Выкупа я тебе предложить не могу, потому что у меня нет никакой добычи. Маниак, который имеет равные со мной права в войске, послал все до копейки императору. Мы, варяги, имеем при себе только то, что необходимо для ведения войны.

Абу Фируз задумчиво потер подбородок:

– Так ты хочешь перейти на нашу сторону вместе со всеми варягами? В этом будет заключаться наше соглашение.

– Нам это было бы больше по душе, чем воевать на стороне ромеев, – ответил Харальд. – Но, к несчастью, я дал клятву на верность императору ромеев и не могу ее нарушить.