Шрифт:
– А как вы, мадам, ухитрились стать такой? – он обвел пальцем в воздухе силуэт Натали, но не мог удержаться и добавил: – Лицо у вас красивое.
– Вот как? – Натали поставила круглый локоть на край стола, подперла ладонью подбородок и задумчиво произнесла: – Представьте себе, как-то была я в министерстве, ну, как бывшая узница концлагеря… и проходила по коридору, а в конце коридора висело огромное зеркало. Вот я и подумала что за великанша идет навстречу? И даже оглянулась… чтобы посмотреть на нее. А оказалось – в коридоре я одна, и великанша эта – я! Просто я себя не узнала…
Фи-Фи не смеялся.
– А раньше я была тоненькая… словом, в самый раз. Но в лагере боши проделали со мной разные вещи…
– Проделали с вами… – повторил Фи-Фи и стряхнул с сигареты пепел.
– Да, миленький мой почетный бандит… А какой чудак прозвал вас Фи-Фи? Вот уж вы не Фи-Фи…
Фи-Фи хмуро объяснил, жуя каждое слово, как кончик потухшей сигареты:
– Ф. Ф. И. [2] – Фи-Фи… Тогда я был моложе. И еще не превратился в труп… Холодный и липкий на ощупь… Миленький бандит это еще куда ни шло. Но почетный… не слишком ли много чести?
2
Ф. Ф. И. – (Forces Franсais Interieurs) – Французские внутренние силы – организация, созданная в годы Сопротивления. – Здесь и далее примечания редактора.
– Ну-ну, ладно…
Воцарилось молчание.
– Странно все-таки, – начал Фи-Фи без улыбки.
– Что странно?
– Эта встреча в министерском зеркале.
Натали поставила чашку, окунула кисточку в тушь и начала расписывать фон рисунка.
– А потом дошло до теперешних размеров, – проговорила она, внимательно приглядываясь к движениям собственной руки. – Луиджи таскал меня по врачам. Но, надо полагать, там мне сделали нечто радикальное…
Фи-Фи раздул шею так, что чуть было не лопнул воротничок сорочки из белого шелка, и ощерил свои еще целые зубы:
– Научные гадости гаже всех прочих…
– Война способствует развитию науки, – откликнулась Натали, глядя на него поверх рисунка. – Может быть, поэтому вы скучаете без нее? А?
– Сжальтесь, мадам…
Не спрашивая разрешения хозяйки, Фи-Фи налил себе еще чашку кофе и вдруг начал говорить, говорить…
– Вы только подумайте, мадам, с тех пор как я уже не летчик… И бог свидетель, что не по своей вине я перестал летать. С тех пор как у меня в Индокитае произошли неприятности с начальством и я ушел из армии, за что только я не брался! Служил в банке, был актером, был представителем одной книжной фирмы, сотрудничал в газете… Играл на бирже… От одного бюро путешествий ездил в Португалию, Бразилию и Канаду. Меня легко берут на работу, я на первый взгляд парень подходящий, никак не подумаешь, что у меня червь в душе… Должно быть, я слишком сладкий плод. Я не люблю ни спорта, ни искусства, ни коммерции, ни любви… И дохну от скуки! Ведь нашли же вакцину против туберкулеза и полиомиелита… Да и против скуки изобретают сильные средства… радио, кино, спорт… Но, должно быть, они вроде дезинсекционных средств: вместе с паразитами убивают насекомых, которые созданы природой, чтобы бороться с этими паразитами. В конечном счете неизвестно чего от них больше – вреда или пользы. Лучший способ не скучать – это все-таки приключение, но для этого требуется отвага… А меня это больше не прельщает. Словом, скучно до одури.
Натали вздохнула.
– Плохи ваши дела… А я ничего предложить не могу. Разве что пастушью свирель. Пастух, скучающий с глазу на глаз со своими овечками, – в этом есть какой-то элемент развлечения. Нет? Мечты? Тоже нет? Тогда уж и сама не знаю…
Тут Натали чихнула. В их квартире было прохладно, и как-то не верилось, что Париж весь размяк и размок от невыносимой жары. Натали чихнула еще раз… потом второй, третий – раз десять подряд. Чихала она, как кошка, – негромко, деликатно, быстро. Фи-Фи, не сдержавшись, рассмеялся… Между двумя ап-чхи Натали попыталась объяснить.
– Дело не в этом… – проговорила она со слезами на глазах, сжимая в руке носовой платок, – но, когда я вот так чихаю, значит, где-нибудь началась буря…
– Где?
Фи-Фи корчился от смеха.
– Не важно где, в Японии или в Ницце.
Мишетта приоткрыла дверь:
– Подать горячего кофе? Да? Опять тебя, бедняжка, разобрало! Я принесла соленого масла, тетка мне из Бретани прислала.
Она ушла и прикрыла за собой дверь.
– Почему это прелестное дитя с вами на «ты» и почему при такой физиономии оно зовется Мишеттой?
Натали, чуть успокоившись, вытерла мокрые глаза:
– Потому, что ее из-за меня пытали и она ничего не сказала, и потому, что во всем французском языке нет такого нежного слова, какое могло бы определить ее суть.
Мишетта снова просунула в полуоткрытую дверь свое похожее на размалеванный череп лицо.
– Я иду за покупками, Натали, пусть мсье откроет в случае чего…
Фи-Фи поднялся, чтобы налить горячего кофе хозяйке.
– Сколько сахара? Молока надо?
– Два куска… А молока побольше. Сделайте мне тартинку и себе тоже…
Было это восемь лет назад. С тех пор они хорошо узнали друг друга.
IV. Игры азартные и игры, требующие ловкости рук
Сегодня, как и восемь лет назад, над парижскими Улицами навис гнетущий зной. Фи-Фи, устроившись все и том же коричневом кресле, наслаждался прохладой, царившей в квартире Петраччи. В сад, правда, заглядывало желтое солнце, зато в комнате стоял сероватый полумрак. Натали отложила перо; она ждала, когда совсем стемнеет, чтобы зажечь лампу, потому что нет ничего более противоестественного, чем электрический свет при последних отблесках дня. В сумерках эта квартира в нижнем этаже парижского дома казалась еще более потаенной, чем чемодан с двойным дном. Фи-Фи только что вернулся из очередной поездки.