— А тебя, моя слишком дорогая вещая дева, я оставлю на десерт.

«Если он приготовил для меня еще одну змею, — обреченно подумала я, — лучше сдохнуть сразу».

Некстати вспомнилось, что боязнь змей называется герпетофобия и что у меня ее нет, как и остальных двух или трех десятков фобий, которыми я могла похвастаться еще недавно. Хоть какая-то польза от неожиданных путешествий, это если я все-таки выживу. Кольнуло одновременно в локте и голени — это восстанавливалось кровообращение. Я осторожно, чтобы никто не заметил, пошевелила мизинцем. Бинго!

— Он тебя теперь, наверное, в свой гарем заберет. — Пак успокаивал меня как мог. — Ничего особенного. Правда, слухи ходят, что он баб своих в черном теле держит, но тебе пару килограммчиков сбросить даже полезно будет. Может, даже пару десятков…

Этого я вынести уже не смогла. Истошно замычав, я упала на спину, пытаясь придавить своими «лишними парудесятками» наглеца.

Кажется, Эмбер испугался. Он подхватил меня под мышки, дернул, поставил на ноги. Мой затуманенный взор остановился на лацкане желто-золотого камзола. Я уже и забыла, какой он, зараза, высоченный. Принц, разумеется, а не камзол. Видимо, его светлейшее высочество не мог определить причину моей истерики, глядя на макушку, поэтому просто потянул меня за волосы, заставляя поднять лицо.

— Прекрасно, — сообщил он после беглого осмотра. — Боишься. Я все никак не мог выбрать, кого мне больше хочется мучить — тебя или твоего охотника.

Какой сложный выбор! Если бы могла, растянула бы губы до ушей в злой усмешке. Да если с Ларсовой головы хоть волосинка упадет, тебе, нелюдь светлый, не жить.

— Поэтому я буду мучить вас обоих, — почти ласково закончил Эмбер, снимая с пояса витую веревочку удавки.

Что ж они тут карманов не изобретут. Ходит, увешанный побрякушками, как новогодняя елка.

— Знакомая вещь, правда, полукровка? Похожую тебе удалось перерезать рябиновой щепкой еще в твоем мире. Это усиленный вариант, да и рябины ты здесь не найдешь.

Он набросил мне на шею поводок, затянул и привязал свободный конец к поясному кольцу.

Черт! Теперь между мной и Эмбером было метра полтора, уменьшить это расстояние можно было без труда, увеличить — нереально. Тридцать три раза черт! И…!

Язык кольнуло. Похоже, изумруд на этот раз попался ограненный, и, видимо, думала я достаточно интенсивно, чтобы Пак воспринимал ругательства.

Рот наполнился слюной, горло распухало. Цветы! Драгоценность-то я еще перенесу, проглотил — и всех делов, пока пищевод не забьется, но пышная осенняя хризантема перекрывала сейчас дыхательные пути.

«Как же я светлых альвов ненавижу, — подумала я, прежде чем отключиться. — Ксенофобия называется…»

Под каблуком хрустнул осколок бутылки. Я остановилась. Ночь. Темный захламленный переулок, фонарь, раскачивающийся на покосившемся столбе. И куда же вас на этот раз занесло, любезная Дарья Ивановна? Судя по декорациям, в родимый Энск? Эк вас ностальгия замучила, если даже после смерти домой тянет.

Туманная дорожка, обвивая мои ноги, уходила вперед, за поворот, огибая ржавый велосипед и винтажную швейную машинку с фигурными литыми ножками. С крыши ближайшего дома на землю спланировал голубь, заклекотал, взмахивая крыльями, разгоняя клочки тумана. Птица была очень крупной, размером с хорошо раскормленного поросенка. Голубь посмотрел на меня с отвращением, развернулся и неторопливо скрылся за углом.

Я пошла следом. Не за голубем, а просто… пошла. За поворотом оказался двор — бетонная колонна, оклеенная афишами, подъезд старинного особняка с деревянным крыльцом. Я поднялась по скрипучим ступеням. Голубь меня ждал. Я подергала дверь. Заперто. Голубь курлыкнул и шаркнул лапой. Я пожала плечами:

— Не понимаю.

Птица, видимо раздраженная моей тупостью, склонила клюв к дощатому полу, вздохнула, снова шаркнула.

Я присела на корточки и подняла ключ. Обычный английский ключ, у меня от квартиры похожий был.

Под внимательным взглядом голубя я отперла замок, толкнула скрипучую створку.

— Зайдешь?

Птица покачала головой.

— Вернуть?

Птица кивнула.

Я оставила ключ на пороге.

Дверь за моей спиной захлопнулась, но я даже не обернулась, пробираясь вперед — между рядами запыленных деревянных кресел к сцене, освещенной прожектором. Ступенек не было. Я навалилась животом на край, перекинула ногу, уцепившись за край суфлерской будки, и, кряхтя от напряжения, вскарабкалась на авансцену. Уфф…

Прожектор слепил. Я прищурилась, прикрыла глаза рукой, но все равно не могла рассмотреть зрительный зал.

— Левее, — скомандовал неприятный мужской голос. — Встаньте левее, точно в круг света, опустите руки.

Я послушалась.

— На вопросы отвечайте четко, быстро, не раздумывая. Имя? Семейный статус? Группа крови? Является ли для вас корова священным животным? Сколько будет двести двенадцать умножить на четырнадцать? Почему люди не летают, как птицы?

Голос замолчал. Я быстро неглубоко вздохнула.