Сказав это, мистер Винкель поспешил воротиться в общую залу с мрачной решимостью принять вызов неустрашимого доктора Слеммера и мужественно покориться всем последствиям страшного поединка.

Многие обстоятельства имели влияние на геройскую решимость мистера Винкеля, и прежде всего — репутация, которой он пользовался в клубе. До сих пор его считали образцом ловкости и искусства во всех делах, наступательных и оборонительных, где требовалось необыкновенное присутствие духа, и вот, если теперь, при первом критическом случае, он обнаружит свою слабость, в глазах самого основателя знаменитого клуба, слава его затмится, и он пропал навсегда. Вдумываясь притом глубже в этот предмет, он сообразил, основываясь на многих случаях, что секунданты, вследствие обоюдного соглашения, редко заряжали пистолеты пулями, и всего чаще удавалось им примирять противников после холостых зарядов. Его секундантом, разумеется, будет мистер Снодграс. Если изобразить ему опасность живейшими и яркими красками, нет сомнения, этот джентльмен обо всем известит мистера Пикквика, который, в свою очередь, не замедлит обратиться к местным властям, и, стало быть, покушение на убийство будет предотвращено.

Так рассуждал мистер Винкель, когда воротился в общую залу и объявил свое согласие на вызов обиженного доктора.

— Не угодно ли вам отправить меня к вашему другу, чтоб я мог с ним условиться о времени и месте нашей встречи? — сказал офицер.

— Нет, это совсем не нужно, — возразил мистер Винкель, — мы это можем решить теперь же, и я не замедлю известить своего секунданта.

— В таком случае — сегодня вечером, на закате солнца: хорошо это будет? — спросил офицер беспечным тоном.

— Очень хорошо, — отвечал мистер Винкель, думая, напротив, что это — очень дурно.

— Знаете ли вы крепость Питта?

— Да, я видел ее вчера.

— Пройдя город, вы потрудитесь повернуть налево с большой дороги и обогнуть главный угол крепости; я буду ждать вас в безопасном месте, и дело авось устроится так, что никто нам не помешает.

— Это мы увидим! — думал мистер Винкель, бросая мужественный взгляд на секунданта своего противника.

— Больше, кажется, ничего не нужно? — сказал офицер.

— Ничего, я полагаю.

— Прощайте, сэр.

— Прощайте.

И офицер, насвистывая веселую песню, вышел из залы.

Завтрак наших героев, против обыкновения, был очень невесел. Мистер Топман, после похождений вчерашней ночи, остался в постели; Снодграс в глубине души предавался поэтическим размышлениям, получившим на этот раз весьма угрюмый характер, и даже сам президент обнаруживал необыкновенную склонность к молчанию и содовой воде. Мистер Винкель нетерпеливо выжидал удобного случая для объяснений, и случай скоро представился: он и мистер Снодграс отправились вдвоем на поэтическую прогулку под предлогом обозрения достопримечательностей города.

— Снодграс, — начал мистер Винкель, когда они вышли за ворота, — Снодграс, любезный друг, могу ли я положиться на твою скромность?

Предложив этот вопрос, он был глубоко убежден, что любезный друг при первой возможности разболтает вверенную тайну. Поэты — народ болтливый, это всем известно; а Снодграс был великий поэт.

— Совершенно можешь, — отвечал мистер Снодграс, — хочешь, я дам клятву…

— Нет, нет, — прервал мистер Винкель, пораженный страшной возможностью удержать на привязи поэтический язык своего приятеля, — не клянись, мой друг, не клянись: это совсем не нужно.

Мистер Снодграс медленно опустил руку, поднятую к небесам во изъявление готовности дать клятву.

— Мне нужна твоя помощь, любезный друг, в одном важном деле… в деле чести, — сказал мистер Винкель.

— И ты ее получишь — вот тебе моя рука! — отвечал восторженный поэг.

— У меня дуэль, Снодграс, дуэль на жизнь и смерть с мистером Слеммером, доктором девяносто седьмого полка, — сказал мистер Винкель, желая представить свое дело в самом торжественном свете; — мы условились с его секундантом сойтись сегодня вечером, на закате солнца.

— Очень хорошо: я буду твоим секундантом.

Такая готовность со стороны приятеля несколько изумила дуэлиста. Чужая беда встречается, по большей части, с удивительным хладнокровием посторонними людьми: мистер Винкель выпустил из вида это обстоятельство и судил о чувствованиях друга по биению своего собственного сердца.

— Последствия, мой друг, могут быть ужасны, — заметил мистер Винкель.

— Ну, этого нельзя сказать заранее, — отвечал поэтический Снодграс.

— Доктор, я полагаю, отличный стрелок.

— Очень может быть: все военные стреляют хорошо, но ведь и ты авось не дашь промаха в десяти шагах.

— Разумеется.

Снодграс был удивительно спокоен, и поэтическое лицо его, к великой досаде мистера Винкеля, начинало выражать торжественную решимость. Надлежало сообщить разговору другой оборот.

— Любезный друг, — сказал мистер Винкель трогательным и дрожащим голосом, испустив глубочайший вздох из своей груди и устремив свой взор к небесам, — любезный друг, если роковая пуля сразит мое сердце и я бездыханен упаду к ногам своего безжалостного противника, ты должен принять на себя священную обязанность известить обо всем моего отца: скажи, что я пал на поле чести, и вручи ему от меня мое последнее письмо.