Шрифт:
– Сумка, как я понимаю, у тебя пропала? – глядя на Яну, словно следователь на преступницу, спросил отец.
– Ну да. Хорошо хоть паспорта с собой не было. Только мобильник и деньги.
– Ясно. Менты-то к тебе приходили? – взявшись рукой за щетинистый подбородок, задумчиво спросил отец.
– Да. Только что толку. Я тогда вообще плохо соображала, да и где теперь этих парней искать? – безнадежно махнула рукой девушка.
– Ладно. С сопляками этими я сам разберусь. А ты выздоравливай. Если что надо, звони. Когда выписывать будут, я тебя встречу или машину пришлю, – поднимаясь, подвел черту он.
Яна молча кивнула. Отец легко поднялся со стула и вышел, аккуратно прикрыв за собой дверь. Ей вдруг стало до слез обидно. Он ничего о ней не спросил. Вообще ничего. Как живет, где работает, есть ли у нее муж, дети? Впрочем, если он был у нее дома, и так ясно, что нет. Но все равно, почему он ни о чем ее не спросил? Вообще ни о чем! Как она жила все эти годы, да что годы? Всю жизнь без него жила. Не спросил, какая она, что любит, как живет. Вообще ничего!
Яна отвернулась к стене и тихо заплакала. Старухи, соседки по палате, тихо кряхтели на своих койках и на нее внимания не обращали.
Глава 3
– Садись в машину, – сухо велел отец, даже не удосужившись выйти ей навстречу.
Сегодня Яну наконец выписали из больницы. Стоя на маленьком больничном дворе, она с удовольствием вдыхала невероятно свежий, дурманящий до головокружения воздух, зябко ежилась на сыром октябрьском ветру и радостно впитывала в себя краски свежей, по-летнему зеленой травы, желтых берез и серого пасмурного неба, которые из-за немытых стекол больничного окна казались смазанными и неяркими. Влезать в машину ей не хотелось, хотелось еще минутку-другую постоять на воздухе. Но голос отца звучал холодно и требовательно, и Яна тут же послушалась.
В конце концов, он сделал ей одолжение, решив встретить из больницы. Мог бы и не утруждаться, а послать водителя. Ей все равно.
– Как ты себя чувствуешь? – Вопрос прозвучал вежливо, равнодушно, а сам Виктор Александрович даже не повернулся к дочери.
– Спасибо. Хорошо, – так же ровно, не выдавая эмоций, ответила Яна.
Отец мельком, украдкой взглянул на нее.
– Я нашел тех парней, что напали на тебя, – проговорил он тем же ровным голосом.
– Правда? – Восторгу и удивлению девушки не было предела.
Да, конечно, он обещал их найти и разобраться с ними, но она ни на минуту не поверила в серьезность этого обещания. И вот теперь! Ради нее, ради Яны отец отыскал их, он потратил время, он волновался за нее. Он появился в ее жизни, пусть не очень ласковый, не такой внимательный, как она мечтала, зато он по-настоящему защитил ее, наказал ее обидчиков! Он любит ее. Яна почувствовала, как на глаза ее наворачиваются слезы, но все равно повернулась к нему, уже не пряча эмоций, радости, любви, благодарности… И наткнулась на спокойный, абсолютно равнодушный взгляд.
– Ты так и не сказала мне, почему оказалась на том проселке? – задал отец странный, не относящийся к делу вопрос.
– Я же говорила, я голосовала на дороге, когда те парни…
– Это я уже слышал. Что ты там делала? Ты наркоманка? Ездила за дозой? – неприятные, потемневшие, холодные глаза отца сверлили ее, словно обвиняя и требуя признания.
– Я что? – задохнулась от возмущения Яна и сразу же почувствовала, что пальто уже маловато в груди и, наверное, пора покупать новое, ее опять расперло. Даже больничная диета не помогла.
– На чем ты сидишь? – уточнил свой вопрос отец, никак не отреагировав на ее возмущение.
– На зарплате! – резко ответила девушка. Она тоже умела быть жесткой, резкой и даже жестокой. Она ценила в людях силу, уверенность, твердость и принципиальность. Собственно, она ценила в людях все те качества, которых так не хватало ее безалаберной, пустоголовой, легкомысленной матери. И всячески их в себе взращивала всю свою сознательную жизнь. – Я не употребляю наркотики, впрочем, как и прочие допинги. Я не пью, не курю, не колюсь. Никогда этого не делала и впредь не собираюсь.
– Гм. Так что ты делала на том проселке? – проигнорировал ее пылкую тираду отец, так что для Яны осталось неясным, поверил он ей или нет.
Но его вопрос заставил ее задуматься. Сперва в больнице у нее очень болела голова, потом мысли были заняты отцом, и вполне здравый вопрос о том, что она делала на том проселке, так ни разу и не всплыл. Но ведь какой-то ответ должен быть. Причем простой и очевидный.
Она ездила в гости? Нет. Вряд ли. Вернее, точно нет. Никто из ее знакомых не жил за городом. Может, ездила к кому-то на дачу? Никаких воспоминаний ни о чьих дачах не всплыло. Зато появилась боль. Сперва тупая, потом все более острая, которая разлилась по ее голове, словно густая сметана. Яна подняла руки и потерла виски, болезненно сморщившись, но стало только хуже.