Я развернулась и вновь отправилась в Приволье. Энтузиазм граждан в форме таял на глазах, что было заметно невооруженным глазом. Постояв немного возле оградительной ленты, я побрела по улице, ежась от холодного ветра. Заходить к Татьяне не стала, уверенная, что дом, где живет Надежда, смогу разыскать и без нее.

Деревня, кстати, довольно большая, кроме кафе здесь был и клуб, и аж три магазина. В одном из них я и решила попытать счастье. Человек пять стояли у прилавка и живо обсуждали новость.

– Да, прикупил земли Денисыч, теперь затаскают, – весело хихикая, заметил дюжий мужик в телогрейке.

– Уж мог бы сообразить, что ничего хорошего от такого места ждать не приходится, – кивнула продавщица. – Дурное место, раз ребенка убили.

Тут граждане обратили внимание на меня и замолчали.

– Не подскажете, в каком доме живет Надежда, ветеринар, кажется. У нее мать инвалид.

На мгновение повисла тишина. Я было решила, что мой вопрос так и оставят без ответа, но продавщица заговорила:

– Прошли вы его. Двадцать третий дом по этой стороне.

– Спасибо, – улыбнулась я и покинула магазин, не сомневаясь, что обсуждение продолжилось и я в нем буду непременно задействована.

Подходя к двадцать третьему дому, я заметила возле калитки женщину в инвалидном кресле, рядом с ней стояла женщина постарше, она то и дело кивала в сторону чадовской дачи, что-то увлеченно рассказывая. Деревня после сегодняшней находки гудела как растревоженный улей. Я поздоровалась и спросила, где Надежда. Женщина, та, что постарше, с любопытством меня разглядывала, мать Нади смотрела с подозрением.

– Зачем она вам?

Не успела я ответить, как из дома выбежала ее дочь и направилась к нам.

– Идите за мной, – сказала мне сурово.

Женщины переглянулись, а я вошла в предусмотрительно распахнутую калитку. Мы поднялись на крыльцо и вскоре оказались в просторных сенях. Надежда кивнула на лавку возле стены.

– Садитесь. Сюда мать сама не поднимется, значит, подслушать не сможет.

В голосе раздражение и даже враждебность. Вспомнив ее историю, я решила: отношения с матерью, должно быть, неважные.

– Чего вам надо? Только давайте побыстрее, у меня дел невпроворот.

– Вы были знакомы с Денисом Туровым? – спросила я.

– Это деревня, здесь все со всеми знакомы.

– Мне показалось, вы из-за него переживаете. Нет?

– Переживаю. Это по-христиански переживать за ближнего, попавшего в беду.

– То есть дружбы между вами не было, вы просто соседи, и все?

– Какая дружба? – хмыкнула она. – Я лет на двадцать старше.

– Софья, его подружка, еще моложе, но она ведь к вам приходила?

Надежда нахмурилась.

– Татьяна сболтнула, что ли? Язык как помело… – И тут же равнодушно пожала плечами. – Ну да, приходила. Шарлотку хотела испечь, а яиц не было. Вот и зашла.

– Почему к вам? Есть соседи и поближе.

– Есть, да не все продают. Спросила, видно, у кого-то, ей на наш дом указали. Можно было яйца в магазине купить, но ей домашних хотелось.

– О чем вы говорили, можете припомнить?

– Да ни о чем. О чем обычно говорят малознакомые люди?

– Ее отец когда-то был здесь частым гостем. Об этом она не расспрашивала?

– Вроде нет. Не помню. – Надежда нахмурилась, взглянув исподлобья, и стало ясно: тему я затронула болезненную.

– Но его самого вы ведь помните?

– Писателя? Да не то чтобы очень. Тогда он никому не известен был, чего его разглядывать? С виду он не особо привлекателен.

– А Аркадий? – осторожно спросила я. Лицо ее страдальчески скривилось, но она тут же взяла себя в руки. Передо мной была женщина, которая привыкла маскировать свои чувства, закрываться ото всех. И прежде всего от самого близкого человека. Я попыталась представить ее повседневную жизнь и невольно вздохнула.

– Аркадий был гораздо симпатичнее, – ответила она.

– Вы были в него влюблены?

– Если вы думаете, что он имел склонность к малолеткам, совратил меня и сбежал с перепугу, так это чушь в духе моей матери. Она так радовалась, когда здесь милиция появилась да разговоры пошли, что Аркадий кого-то там ограбил…

– Я просто спросила: вы были в него влюблены?

– Само собой. Пятнадцатилетняя девчонка… он такой взрослый, такой красивый, разговаривал со мной как с ровней. Но с головой-то у меня все нормально было, и я своей любви не показывала.