Шрифт:
– И потом…
– При соответствующем приговоре – казнь, – отчеканил Домбровский.
– Палка – камень – веревка…
– Именно так. И учтите, ближайшее полнолуние совсем скоро. Держать этого мерзавца под постоянным наблюдением мы не в силах – у нас не так много людей, и вообще это не наша функция. А если его до полнолуния не пресечь, то он снова сотворит что-нибудь. Итак, вы готовы, Юрий Андреевич?
Юрий медлил с ответом. Фотографию Домбровский уже убрал, но перед глазами все еще была эта девочка, в луже крови, с вывернутой шеей…
С другой стороны… Он вдруг представил себе вживе: мерзавца волокут, распластывают на земле, и Викентий вбивает ему деревянный кол в грудь… Или мозжит камнем голову… Или тело дергается на веревке в последних судорогах… Видение вызывало тошноту.
И решит все его, Юрия, слово. Не кого-то неведомого, а именно его!.. Господи, да вправе ли он, вправе ли?! Кто он такой? Не Господь же Бог, чтобы взвешивать чужие жизни на какой-то чаше весов!
– Я не знаю… – тихо произнес он. – Вам нужен кто-то другой… Я… я не знаю…
С этими словами он поспешно вышел из зала, ибо к горлу нестерпимо подступала предательская тошнота.
Глава 5
Сов. секретно
…сообщаю, что, в соответствии с Вашим распоряжением, произведена тщательная проверка кочегара доцента Васильцева на предмет выявления его сущности…
Никакой такой проверки лейтенант госбезопасности Гробовых, понятно, не производил – не от лености даже, а просто по причине полной ненужности таковой проверки: нутро-то вражье и так насквозь видно, все они одним дегтем мазаны, эти доценты, даже если замаскировались под кочегаров. Так он с первого раза товарищу Панасенкову и написал: «настроен враждебно», «ведет разговоры», «проявляет недовольство», ну и все такое. Вполне достаточно, чтобы отправить куда следует – хоть на этот свет, но подалее, хоть на тот.
А товарищ Панасенков отчет его прочитал – да вдруг: «Ты чего мне, Гробовых, надумал? Плохо тебе, что доцент? Али плохо, что кочегар? Все, сукин сын, обосрать решил, да? И науку советскую, и пролетариат? Так тебе и дали! На-кась, понюхай-ка!» – и на понюх сунул под нос здоровенную дулю, пахнущую копченой колбасой, порохом и оружейной смазкой.
Он ему: «Так что же писать?» – «А ты правду пиши, Гробовых. Только думай, умом думай», – и при этих словах не то подмигнул, не то просто веко у него вздрогнуло.
Вот лейтенант и сидел, и думал, запах той комиссарской дули вспоминая. Небось этот доцент-кочегар – какой-нибудь панасенковский родственничек, оттого комиссар его и отмазывает. А чьими руками отмазывает? Его, Гробовых, руками! Случись что с Панасенковым (а случается всякое, тут и комиссарские ромбы не спасение) – с кого тогда спрос? То-то!..
Ну а пойти против всесильного ныне комиссара – еще более верная гибель. Тут умом, умом думать – это верно сказал комиссар.
Эх!..
…и в результате произведенной проверки ни в каких порочащих связях гр. Васильцев не замечен и проявил себя сугубо с положительной стороны.
Написано в одном экземпляре, для служебного пользования.
И до чего ж подписывать такую хренистику стрёмно! Ну да… Эх: «Лейтенант госбезопасности Гробовых».
Однако ж, продолжая думать умом, лейтенант Гробовых тут же достал другой лист бумаги и вывел на нем:
Первому заместителю народного комиссара внутренних дел СССР тов. Берия Л.П. (Сов. секретно, в одном экз.)
Лейтенант знал, в воздухе такое с некоторых пор витало, что товарищ Берия с момента появления здесь, на Лубянке, копит для себя папочку на остальных замов товарища Ежова, а то, может, и на самого Николай Иваныча. Сейчас, положим, папочка эта для товарища Панасенкова совершенно не страшна: покудова крепок товарищ Ежов – крепок и товарищ Панасенков. А вот ежели…
Вот тогда-то и выплывет бумага эта на свет. А кто сигнализировал? Он, Гробовых, сигнализировал!
Буквы ложились быстро и ровно, не то что при написании той, первой хренистики. Начало получилось как-то само, легко и бойко, а концовка – так и вовсе на ять:
…Из всего вышеизложенного можно сделать вывод: выгораживая матерого врага, кочегара-доцента Васильцева Ю.А., комиссар Панасенков преследует интересы, далекие от интересов нашей социалистической Родины.
Ведь хорошо сказанул! А когда хорошо – тогда и подпись ложится красиво, без всякой натуги: «Лейтенант госбезопасности Гробовых».
И кто кому – дулю?
То-то же!
– У кого перехватил?
– У дежурного сержанта. Нес на третий этаж.
– Молодец, Авдеенко.
– Рад стараться!
– Ну иди. Свободен. Старайся дальше.
Оставшись один, комиссар Панасенков развернул бумажку эту, прочел, нахмурясь, и, дойдя до слов «…преследует интересы, далекие от интересов нашей социалистической Родины», вслух прошипел:
– Засранец…
Все другие слова, куда поядренистей, придержал в себе, чтобы они своим кипением голову не распаляли: голова, как учили, холодной быть должна. И все-таки сука, ну и сука же этот … … … Гробовых! Сам ведь на груди пригрел змееныша, дал ему путевку в жизнь…