Ничего подобного не произойдет никогда, в отчаянии понял он. Никогда, пока он не совершит хоть что-то, что изменит её мнение в лучшую сторону. А вот это он умел очень плохо. Он умел уговаривать, командовать и кое-как заставлять, а вот ссорился всерьёз и надолго. В конце концов, до каких пор он будет позволять кому-то держать на него зло?

И он решительно направился обратно.

Герда, подобравшись, будто готовая к драке рысь, стояла на пороге своего дома. Может быть, она знала, что он вернется?

Одним прыжком он влетел на её высокое крыльцо – белые стены, черные ступени и перила. И испугался.

– Простите… Пожалуйста. Простите меня – чуть ли не заикаясь, пробормотал он не своим голосом. Чутье кричало – не переставай, руки налились свинцом, и он не знал, что с ними делать. – Мне очень нужно с вами поговорить. Я не знаю, как это может получиться… Простите меня.

Она прищурилась и посмотрела на него, как будто видела впервые.

– Заходи.

Этого он не ожидал, и Скати поспешил за ним. У меня беда, Герда, думал он, поднимаясь за ней по ступеням. У меня радость. Прости меня, бога ради, но я-то, дурак… Я и вправду видел единорога.

трещина

– …Хорошо – говорила она. – Допустим. Если я могу простить всё то, что ты натворил – говорила она, пока сердитый Скати ждал снаружи на крыльце. – Пока человек жив, с прощением опоздать невозможно – качала она головой. На стене в такт тикали ходики. Дом был почти весь такой же, как крыльцо – черно-белый.

– А как ты докажешь мне, что в этот раз ты не шутишь? Будешь доказывать?

– Нет. Если бы ты видела его хоть раз, ты бы поверила. Я уже больше не могу никому врать. Но я не могу убедить тебя в том, что не вру. Кажется… -Он глубоко вздохнул. – Я ничего не могу делать, как раньше. Я даже объяснить не могу. Ты понимаешь, что это очень похоже на любовь? Я могу только любить. Например – любить единорога.

– А может быть, ты хочешь только того, что нельзя удержать и оставить при себе? – рассеянно спросила Герда. – Может быть, оно этого всё-таки не хочет? Может, ты просто хочешь положить его в карман? Вдруг ты ему не нужен?

Лес еле сдержался.

– Ты пойми меня правильно, – сказал он, тихо и четко выделяя каждый слог. – У меня была мечта. Я хранил её очень и очень долго. Пока путешествовал по разным странам, растил, как редкий цветок. Как котенка за пазухой. Я добился всего, о чем мог мечтать. У меня это отняли, как только я приехал домой. Но мне это не нужно.

– Ты добился всего, о чем мог мечтать? – она пронзительно взглянула на него, откинув волосы со лба. – А когда ты добиваешься чего-то, ты перестаешь об этом мечтать? Тебе это не нужно? В таком случае ты погубишь то, за чем ты уходишь, Лес. Ты погубишь единорога.

Он отчаянно замотал головой, как будто влетел в паутину.

– Нет, Герда, нет! Я уже не смогу ничего с этим поделать. Я уже с этим живу. Не могу даже думать о том, что будет, если меня заставят от этого отказаться. Но мне нужна свобода.

Герда нахмурилась:

– А если ты застрянешь между мечтой и свободой? А если рудники?

– Все равно, Герда – он с улыбкой посмотрел на неё, уже не осознавая ни своей боли, ни окружающего мира. – Я думал, что постарел, опустил руки и боюсь – боюсь снова жить в дороге, боюсь бежать отсюда. Боюсь учеников, которых ни во что не ставлю. Боюсь, что меня отправят на рудники неизвестно за что. А теперь мне кажется, что и рудники… И на рудниках тоже есть духи камня.

Она улыбнулась и посмотрела ему в глаза. Лес осекся на полуслове.

– Если в этом нет ненависти – медленно сказала Герда, тщательно разматывая нить, пока он вставал – если в этом нет ненависти, нет страха, нет злобы – то ты обретешь недостижимую цель. Но нет счастья…

Недослушав, он яростно кивнул ей и выбежал из дома.

Этой ночью бродить не пришлось. Посреди комнаты возникли серебристый всплеск, черная тень – и Лес, как подброшенный, сел на постели, заслонившись рукой.

В следующий миг тень пропала, проплыла, и луна до утра освещала маленького человечка, потерянно бродившего по комнате.

«Как солнце сжигает снег…»

…Он опять был в лесу. Дошло даже до ночевки под открытым небом – а ведь поклялся же! – и недоуменных взглядов наутро: что это за неуместный бродяга, у которого в волосах сухие листья? Кикимора набросала? Хотя некоторые смотрели на него с восторгом. Почти как в первый год работы, когда вместо уроков, бывало, рассказывал о своих приключениях. А потом понял, что больше не может.