Так продолжалось до тех пор, пока во время одного из заседаний, широко распахнув дверь, в зал не вбежал студент.

— С Советами, господа! Советами рабочих, крестьянских и солдатских депутатов!

У Александра Александровича, как вздох облегчения, вырвалось:

— Дождались!

Богомольцу ясно: терпению миллионов пришел конец, возврата к прошлому они не допустят. Но его коллеги по университету другого мнения. Даже те, которые еще недавно именовали себя «левыми», рассматривают Советы как случайное, временное явление. Их раздражает узаконенное революцией слово «товарищ». На лекциях они кривляются, позволяя себе выражения: «господа товарищи», «гражданин организм», «товарищ клетка». Некоторые торопливо упаковывают вещи, чтобы податься за границу.

Уже дважды засылали они с черного хода к Богомольцу советчиков — «одуматься и бежать», пока не поздно. Накануне отъезда из Саратова профессор Теребинский, тот самый, с которым Богомолец не здоровался после принятия Советом университета приветствия И. И. Мечникову, полез было с поцелуями.

— Я все-таки люблю вас, коллега, за ум!

Богомолец брезгливо отвернулся:

— Здесь не вокзал, профессор!

«Сим удостоверяется, что предъявитель сего профессор медицины Саратовского университета А. А. Богомолец является ответственным незаменимым советским работником без ограничения времени занятий…»

Богомолец — эпидемиолог Саратовского губздрава, научный консультант санитарного управления Юго-Западного фронта и санитарного отдела Рязано-Уральской железной дороги, руководитель Саратовского эвакопункта.

На протяжении дня его видят в госпиталях, в водоразборном коллекторе, на заседаниях «чрезвычаек». Исхудал, глаза ввалились, костюм обвис. Жена просит пощадить себя.

— Разве, Олюшка, сейчас время думать о себе?

Саратовская больница забита сыпнотифозными. В партере бывшего клуба подрядчиков — сто двадцать коек, а лежит триста больных. В реальном училище, в казармах, у вокзала на одной койке, бывает, одновременно умирают по трое солдат.

Вообще тифы для Саратовской губернии не новость. В течение последних пятнадцати лет они регистрировались ежегодно, чаще всего «голодные», еще и еще раз убеждавшие Богомольца: болезнь подстерегает людей тогда, когда по какой-либо причине защитные силы человеческого организма оказываются ослабленными. Эпидемия, начавшаяся с октября 1918 года, достигла небывалых размеров. А в сторону Саратова продолжали ползти переполненные эшелоны. В вагонах становится просторнее лишь после того, как на каком-то полустанке вынесут опухших от голода, корчащихся в предсмертных муках тифозных.

Телеграф не успевает принимать сообщения: «Изоляторы, пропускники переполнены. Больных с поездов некуда девать… Бараки забиты сыпнотифозными… Скончался последний врач, шлите фельдшеров…»

Балашов… Вольск… Хвалынск… Всю Рязано-Уральскую железную дорогу захлестнула небывало грозная, местами катастрофическая эпидемия тифа. Как лесной пожар, совершает она свое смертоносное шествие. Богомольцу порой кажется, будто все эти люди с желтыми лицами и тоскливым взглядом мутных глаз с унылым упорством стремятся в Саратов не за хлебом, а за смертью.

Работать приходится не покладая рук, спать — урывками. Иначе нельзя: он в центре ожесточенной борьбы с эпидемиями. О результатах его усилий, как сводки с фронтов, ежедневно телеграф передает в Петроград. В сообщениях говорится о новых госпиталях, дезинфекционных пунктах, противотифозных заслонах на железной дороге, кипятильниках, пропускниках в банях и кинотеатрах, питательных пунктах на пристанях Саратова и губернии.

Богомолец создает первую в стране железнодорожную клинико-диагностическую лабораторию, позже — линейные в Козлове, Тамбове, Ртищеве; в Саратовской городской больнице оборудовал бактериологическое отделение. Для Красной Армии по своей программе готовит двадцать лаборантов, а из зубных врачей, едущих в пораженные тифом уезды, — эпидемиологов.

Не останавливаются поиски и в патофизиологической лаборатории университета. Разруха потянула ко дну все университетские лаборатории, кроме этой. Правда, из четырнадцати комнат в тринадцати зимой царит холод, в колбах замерзает вода. Голодные, со стынущими руками, при свете масляных плошек молодые исследователи ставят опыт за опытом. Животных для экспериментов выпрашивают у знакомых или сами ловят по улицам.

Поиски ведутся в нескольких направлениях. Одна группа сотрудников под руководством Богомольца работает в области эндокринологии. Ученого интересует взаимосвязь желез внутренней секреции. Другая занята изучением обмена веществ и механизма регуляторных приспособлений в организме теплокровных животных. И, конечно же, на повестке дня лаборатории — проблема тифа.

В литературе Богомолец не нашел ответов на ряд существенно важных вопросов, касающихся тифозной инфекции. Прошло несколько месяцев, и у него были готовы собственные серьезные практические рекомендации по бактериопрофилактике сыпного тифа, опубликованные в «Саратовском вестнике здравоохранения».

В дореволюционной России, по неполным данным, насчитывалось около четырех миллионов больных малярией, но борьба с ней не велась. Богомолец и здесь: тал пионером — оборудовал первую в стране передвижную противомалярийную лабораторию и вместе с группой врачей поехал до Уральска, а затем до станции Красный Кут. В результате этих поездок было излечено от тропической малярии более пятисот железнодорожников.