На Сапожную площадь прибыли пятьсот стражников в стальных шлемах, в черных кольчугах под золотыми плащами, вооруженные короткими мечами, копьями, шипастыми дубинками. Во главе их ехал сир Лютор Ларгент на одетом в доспехи коне, с длинным мечом в руке. От одного его вида бунтовщики начали улепетывать; сир Лютор приказал золотым плащам наступать, но тысяч десять народу еще оставалось на площади.

Давка была страшная. Одни, и желавшие бы уйти, не могли выбраться из толпы, другие пробивались вперед, брались за руки и проклинали стражников, надвигавшихся на них под медленный бой барабана. «Разойдись, дурачье! – загремел сир Лютор. – Ступайте по домам, и никакого вреда вам не будет. Идите прочь!»

Первым, как говорят, погиб пекарь; он удивленно крякнул, когда копье вошло ему в грудь и фартук окрасился кровью. Рассказывают также, что это был ребенок, девочка, растоптанная конем сира Лютора. Камень, брошенный из толпы, угодил в лоб копейщику. С крыш полетели другие камни, палки, ночные горшки, какой-то лучник принялся пускать стрелы, кто-то метнул факел и поджег чей-то золотой плащ.

Стражники, ребята молодые и сильные, были хорошо вымуштрованы. Прикрываясь щитами, они проложили в толпе кровавую борозду глубиной ярдов в двадцать, но их было слишком мало. Вскоре упал один из них, следом другой. Бунтовщики, смыкаясь вокруг, орудовали ножами, камнями, даже зубами, с крыш градом сыпалась черепица.

Битва оборачивалась резней: золотые плащи, стиснутые со всех сторон, уже и оружия поднять не могли. Одни умирали, напоровшись на собственные мечи, других топтали, рвали на части, рубили мотыгами и мясницкими тесаками. Самые смелые отняли меч у грозного сира Лютора, стащили его с коня и размозжили ему череп булыжниками; только по могучему сложению и опознали его крючники, приехавшие наутро собирать мертвых.

На протяжении той долгой ночи в городе творились сущие чудеса. Межевой рыцарь, сир Перкин Блоха, объявил своего оруженосца Тристана, шестнадцати лет, королем и побочным сыном покойного Визериса. Рыцарь вправе посвятить в рыцари всякого, кого хочет; этим сир Перкин и занимался. Благодаря ему под рваное знамя Тристана сотнями стекались воры, наемники, подручные мясников.

К рассвету по всему городу запылали пожары, Сапожная площадь была усеяна трупами, шайки мародеров вламывались в дома, чиня вред и разорение честным людям. Уцелевшие золотые плащи сидели в казармах, отдав столицу на произвол шутовских королей и безумных пророков, но многие злодеи, подобно тараканам, при свете дня расползлись по щелям – поделить добычу, проспаться, отмыть кровь с рук. Стража Старых и Драконьих ворот во главе с капитанами сиром Бейлоном Берчем и сиром Гартом Заячья Губа к середине дня восстановила некоторый порядок к северу и востоку от холма Рейенис, а сир Медрик Мандерли с сотней людей из Белой Гавани очистил квартал северо-восточнее холма Эйегона вплоть до Железных ворот.

В остальных частях города царил хаос. Отряд сира Торрхена Мандерли, пройдя по Крюку, нашел на Рыбной площади и Речной улице великое множество помойных рыцарей сира Перкина. Над Речными воротами, где были повешены три сержанта и капитан, реяло знамя «короля Тристана», остаток гарнизона Грязных ворот перешел к сиру Перкину. Пробиваясь обратно к Красному Замку, сир Торрхен потерял четверть своих людей, что было еще терпимо по сравнению с потерями сира Лорента Марбранда: из ста рыцарей и латников, которых тот повел на Блошиный Конец, вернулись только шестнадцать, и командующего Королевской Гвардией не было в их числе.

К вечеру Рейенира поняла, что власть ее рушится. Девичий Пруд перешел к врагу, Крапива сбежала, муж изменил, леди Мисария предупреждала о том, что грядущая ночь будет еще хуже минувшей. Из ста придворных, утром собравшихся в ее тронном зале, не осталось ни одного.

Королева, переходя от ярости к отчаянию, цеплялась за Железный Трон так, что в кровь изранила себе руки. Она поставила командовать золотыми плащами сира Бейлона Берча, капитана Старых ворот; послала воронов в Винтерфелл и Гнездо с просьбой о новом подкреплении; лишила прав состояния Моутонов из Девичьего Пруда; назначила молодого сира Глендона Гуда лордом-командующим Королевской Гвардии. Сей двадцатилетний рыцарь пробыл королевским гвардейцем всего лишь одну луну, но отличился на Блошином Конце и доставил в замок тело сира Лорента Марбранда.

Эйегон Младший не отходил от матери и почти все время молчал. Тринадцатилетний принц Джоффри облачился в доспехи и просил королеву отпустить его в Драконье Логово за Тираксесом. «Я хочу сразиться за тебя, матушка, как братья сражались. Позволь мне доказать, что храбростью я не уступлю им». – «Твоих братьев храбрость убила», – отрезала Рейенира и запретила принцу покидать замок.

С заходом солнца чернь снова полезла из всех щелей, и было ее еще больше, чем прежде. Сир Перкин со своими рыцарями обчищал портовые склады и стоявшие в гавани корабли. Крепкие стены и башни города предназначались для защиты от внешних врагов и против внутренних оказались бессильны. Особенно слаб был гарнизон Божьих ворот: его капитан и треть стражников полегли на Сапожной площади с сиром Лютором, многие из оставшихся были ранены, и орда сира Перкина легко одолела их.

Час спустя открылись также Королевские ворота и Львиные. Стража, охранявшая Королевские, разбежалась, «львы» примкнули к бунтовщикам. Враги Рейениры могли теперь без помех пройти в трое из семи городских ворот, но самую страшную угрозу для нее представлял сам город. На Сапожной площади опять собралась толпа, вдвое больше и злее, чем в прошлую ночь. Люди с тревогой смотрели в небо, боясь, что там вот-вот покажутся драконы короля Эйегона; они больше не верили, что королева способна их защитить.