На каждой станции, где мы останавливались, я по телеграфу связывался с дирекцией нашей фирмы, и ее инструкции, грозившие свести меня с ума, гласили все время одно и то же: «Немедленно продолжайте путь!»

Им, господам директорам, заседавшим в комфортабельных кабинетах в Аделаиде, было легко и просто отдавать такие приказания, но нам-то не так легко было выполнять их.

Выше я сказал, что в путь мы отправились в мае. Это начало зимнего сезона, самое удобное время для путешествий по внутренним безводным местностям Австралии, потому что зима тут состоит, собственно, из нескольких более или менее дождливых месяцев. Дождливый период сопровождается оживлением растительности. Когда имеется растительность, имеется та или иная дичь. Значит, можно кормить и животных, и людей.

Однако, по мере того, как мы подвигались к северу, мы проходили по все более и более бесплодным местам, по настоящим пустынями, где лишь изредка встречались маленькие оазисы.

При нормальных условиях наша экспедиция двигалась бы медленно, осторожно, выбирая наиболее удобные пути, останавливаясь в оазисах, чтобы дать отдохнуть людям и животным. Но мы не могли делать этого, ибо из Аделаиды нас подгоняли настойчивые приказы идти как можно скорее, ни перед чем не останавливаясь.

Однажды я телеграфировал, что люди выбиваются из сил, и получил ответ: «Не сообщайте о мелочах. Продвигайтесь вперед».

Я телеграфировал: «Лошади все погибли. Верблюды падают. Пратт болен».

Пратт был одним из наших механиков — славный, надежный парень. Его сломила привязавшаяся к нему лихорадка.

Через несколько часов я получил ответ: «Во что бы то ни стало — вперед».

И мы все шли и шли вперед. Наш путь отмечался трупами погибших вьючных животных. Да и личный состав экспедиции начал таять: Пратт совершенно выбился из сил и однажды, сойдя с верблюда, упал на песок и стал молить нас, чтобы мы пристрелили его, избавив этим от мучений.

Кончилось тем, что по-прежнему державшийся загадочно Шарль Леонар буквально на своих плечах тащил изнемогавшего механика, покуда мы добрались до ближайшей телеграфной станции, которая стояла в невероятной глуши и печальнейшем месте.

Там бедняга Пратт, несмотря на оказанную ему персоналом станции медицинскую помощь, испустил дух. А мы на другой день снова побрели по своему пути. Скоро за Праттом последовал другой механик, Ван-дер-Борн, за ним — мой соотечественник Мориц Рейнигер. А когда мы добрались до станции Макдональд, то из вышедших из Аделаиды белых в живых оставались только я, никогда не унывавший Шарль Леонар, потом, сильно исхудавший и еле державшийся на ногах Снайдер и совсем плохо чувствовавший себя Карпентер. Тут, несмотря на телеграмму Кэннинга с требованием не останавливаясь продолжать наш путь, я отказался повиноваться, ибо чувствовал, что и сам не в силах двигаться дальше. Мы пробыли на этой станции несколько дней, и это дало возможность всем нам оправиться. И тут же мне удалось узнать от персонала станции кое-что важное.

Заведующим маленькой школой для белых и черных детишек на станции Макдональд был почтенный реверенд Гоп, пожилой джентльмен, самоотверженно несший тяжкий крест миссионерства в этой безлюдной и дикой области. Старик этот, получивший солидное образование, до преклонных дней сохранил живость, наблюдательность, любознательность и мог смело назваться знатоком местности. Его кабинет был настоящим музеем, в котором имелись интереснейшие образцы австралийской флоры и фауны, равно как и интереснейшие коллекции по минералогии почти незнакомого цивилизованному человечеству края.

Разумеется, я избегал всякого намека на истинную цель нашего путешествия, на то, что мы находимся уже вблизи той местности, где Леонар, по его словам, наблюдал странную картину: видел трупы темнокожих аборигенов и великана в средневековом вооружении. Но я сумел навести мистера Гопа незаметно на желанную тему разговора. Я сообщил ему, что Леонар, проезжая в стороне от телеграфной линии, видел издали с вершин горного хребта местность, прорезанную потоками воды, по-видимому, богатую растительностью и пригодную для поселения.

— Ничего подобного вблизи тут нет! — ответил реверенд. — Нет, господа! Тут самая худшая часть пустыни на много сот километров вокруг! Мертвый край!

— Но ведь живут же как-то темнокожие в этой пустыне?!

— Прозябают, вымирают, а не живут.

— Не приходилось ли вам, мистер Гоп, слышать что-нибудь об окаменелостях, останках допотопных гигантских животных?

— Ни разу за все двадцать лет, что я живу здесь.

Тогда я заговорил, наводя разговор, на другую тему: о темнокожих, их нравах, обычаях, наконец, об их религии.

— Темнокожие аборигены Австралии — австралоиды, это племя, стоящее на самой низшей ступени развития! — отозвался мистер Гоп. — Религия? Но у них нет никакой религии, даже примитивной. Ну, разумеется, они верят в духов, страшно боятся грома и молнии, еще больше опасаются ночной тьмы.

— Верят ли в загробную жизнь?

— Есть зачатки веры в бессмертие души, которая будто бы после смерти переселяется в тело другого.

— Верят ли в духов, в призраки?

— Н-нет… постойте! Что-то есть. Есть у них какая-то курьезная легенда о «сияющих духах».