Шрифт:
Ее не пугала ни боль (хотя при нынешнем развитии медицины о боли можно было и не думать), ни возможные последствия (в конце концов, что из того, если она станет бесплодной, – после Арсения жизнь-то все равно закончилась!), ни этическая сторона вопроса.
Маруся просто хотела избавиться от всякого напоминания об Урманове, ее возмущала сама мысль о том, что их может связывать хоть что-то, пусть даже крошечный комочек плоти…
Она заплакала.
«Почему так? Какая насмешка судьбы!»
На завтрак она не пошла, а во время обеда съела сразу четыре порции свекольного пудинга, от которого почему-то отказались все отдыхающие. Попросила бы у Зои и пятую, но стало стыдно.
Весь день она скрывалась от Урманова (хотя надо было срочно придумывать очередной план по его уничтожению), а вечером Леонид все-таки ее нашел.
– Маруся! Ты куда пропала? – Он схватил ее за руку, вынырнув из кустов на одной из дальних аллей парка.
Маруся в темном дождевике бесцельно бродила вдоль забора, ограждающего территорию. Пахло грибами, сыростью, осенью. Быстро темнело.
– Что тебе? – хмуро спросила она. Потыкала мыском кроссовки ржавый металлический обрубок трубы, валявшийся рядом. «Стукнуть бы вот этим его по темечку… А что, неплохая идея! Только с какой это стати он позволит дубасить себя по голове – он же не под наркозом, он не пьян и не спит?.. – тут же возразила Маруся себе. – Я просто дурочка – за целый месяц так и не смогла придумать ничего подходящего!»
– Нам надо поговорить, – мягко произнес Урманов. – Ты как будто на меня сердишься, да?..
– Я не сержусь на тебя, – легко, равнодушно ответила она.
– Зачем ты врешь? – рассердился Урманов. – Ты думаешь, я ничего не понимаю? А я догадался, между прочим, чего ты на меня дуешься!
Маруся вздрогнула, и на миг ей стало жутко. А что, если тот каким-то образом узнал, что она намерена отомстить ему за Арсения?..
– О чем ты догадался? – шепотом спросила она.
– Ну как… – Он пошел с ней рядом, глядя под ноги на темный асфальт с прилипшими к нему мокрыми листьями. – Целый месяц мы встречаемся, у нас, можно сказать, отношения…
Марусю передернуло от отвращения. Его слова показались ей чрезвычайно убогими и пошлыми.
– Не надо, Лёнечка… – холодно прервала она Урманова. «Нет, откуда ему знать правду!»
– Только ты меня не перебивай, – покачал он головой. – Так вот, мы уже сколько времени вместе, а я еще не сказал тебе того, что должен был сказать. Но дело в моем характере и в том, что я никогда раньше не думал о подобных вещах и, вообще, такой человек… – он сбился. – Короче, лучше поздно, чем никогда! Я должен это сделать, и я это сделаю… Нет, опять не так! – расстроился Урманов. – Я хочу это сделать, и я это сделаю.
– Чего ты хочешь? – пожала плечами Маруся.
Медленно вспыхнули фонари в еще зеленых кронах деревьев.
– Жениться на тебе, вот что.
– Ты шутишь? – остолбенела она.
– Еще никогда я не был так серьезен, – сказал Урманов и попытался притянуть Марусю к себе. – Ты даже не представляешь, что значит для такого человека, как я, подобное решение…
– А какой ты? Считаешь себя особенным? – одними губами улыбнулась Маруся. – Не надо, Лёнечка, не надо ради меня менять свою жизнь…
– Я люблю тебя, – угрожающе произнес Урманов и развернул Марусю к себе. – Я… да ты просто не представляешь, как я тебя люблю!
– Разве ты способен любить? – тихо, отчетливо прошептала она, глядя в его темные зрачки.
– Еще как! – тоже тихо ответил Урманов и поцеловал ее. – Я полюбил тебя сразу, как увидел. Я узнал тебя.
– Узнал? – дрогнувшим голосом растерянно переспросила она.
– Да! Ты – лучшая, главная, самая хорошая… Ты моя мечта. Ты солнышко. Ты мое вдохновение!
– Какое еще вдохновение? Разве ты поэт или художник? – пробормотала Маруся.
– Это неважно! Я о том вдохновении, которое должно быть у каждого человека… Это когда все делается с радостью и удовольствием, и даже дышится – тоже с радостью!
На миг Маруся представила нечто вроде фотографии из семейного альбома: Леонид Урманов, она и пухлый младенец у них на руках. Все трое улыбаются в объектив, все трое счастливы.
Ничего более невероятного и придумать было нельзя. Маруся даже затрясла головой, пытаясь отогнать от себя эту нелепую картинку. О, сколь коварно воображение, сколь жестоко оно может посмеяться над человеком!