«Если бы мои наставники, чтобы их пауки сожрали, увидели, как мне пытается угрожать железом такой неумеха, они бы померли, – решила Инельда, со взвизгом вжимаясь в стену и хватаясь за руку человека, якобы чтобы уберечь себя от пореза. Лезвие, покинувшее ее рот, вонзилось неудачливому насильнику в глаз, не убив на месте, но мгновенно парализовав. И главе гильдии убийц пришлось придерживать свою очередную жертву, чтобы та в падении не наделала шума. – От хохота!»

– А у сучки плохие игрушки, – зловеще усмехнулся капитан морских разбойников, отвешивая девушке несильную, скорее даже символическую, пощечину. – Опасные и глупые сразу. Кто, интересно, надоумил тебя таскать с собой подобную пукалку? Да из нее, даже чтобы застрелиться, придется изрядно помучиться. И то не факт, что удастся с первой попытки.

– Не надо! – замахала руками на мужчину сестра Анна. – Не бейте! Это подарок мамы! Она дала мне его на случай, на случай…

В помещении раздался громкий хлопок. Главарь пиратов с удивленным выражением лица завалился на топчан, который стал не ложем любви, пусть даже насильственной, а последней в его жизни опорой.

– Дебил, – устало выдохнула сестра Анна, тиская в руках еще один маленький пистолетик, только телесного цвета и практически плоский. Извлекла она его, если глаза дроу не обманывали, откуда-то с внутренней стороны бедра, где тот крепился непонятным непосвященным образом. – И вожак большой стаи дебилов. А у меня к «беретте» всего один запасной магазин!

– А зачем нам она? – философски осведомилась Инельда, обшаривая трупы. – Здесь, думается мне, и без нее найдется целый арсенал.

– Да щас! – не согласилась с ней монашка. – Подруга, брось этот хлам, работай лучше своими ножиками. У этих косоруких недоумков такое расстрелянное до состояния металлолома оружие, что траекторию полета пуль из него не возьмется наметить ни один предсказатель!

Попытка высунуться в коридор привела к закономерному срабатыванию первого пункта закона подлости – того самого, говорящего о том, что подлянки всегда случаются неожиданно. В открытый проем трапа упал один из пиратов. Совершенно бездарно упал, обнимая большую пластиковую канистру, еще недавно бывшую бензобаком на той злосчастной джонке. Упал, прокатился по трапу, с влажным хрустом ломая правую ногу в районе бедренной кости, и заорал. Наверное, ни одна судовая сирена не в состоянии повторить интенсивность и, самое главное, смысловую наполненность данного вопля – просто по той причине, что затащить оную в длинный узкий резонирующий коридор не додумался бы ни один идиот. Рванувшаяся было к катающемуся по настилу и завывающему малайзийцу дроу быстро поняла всю бесперспективность этого действия, стоило лишь ей расслышать множественный дробный перестук ног по ржавому металлу трапа. В результате все же сделавшая несколько шагов Инельда оказалась прямо на виду высыпавших на крик, как горох из мешка, бандитов.

– Дьявол! – сказал кто-то из них и стал медленно-медленно, словно ему вдруг парализовало все мышцы, тянуться к болтающемуся на поясе пистолету. Остальные вообще опешили от необычности ситуации, в которой уже пойманная добыча не только сбежала, но и, кажется, готовится сопротивляться. Возможно, на скорость их реакции оказал воздействие и тот факт, что оружия в руках Инельды не было видно, поскольку четыре метательные иглы лежали вдоль тонких изящных пальцев и могли быть обнаружены только кем-то, имеющим рентгеновское зрение. Ну а сестра Анна с пистолетами в обеих руках прикрывала спину новоявленной подруги и заодно надежно ею заслонялась. Так или иначе, с ходу морские разбойники приветствовать девушек огнем не стали. А потом уже и не смогли в связи со скоропостижной смертью.

Чтобы достать пистолет из кобуры, застегнутой, а как же иначе, при морской болтанке ведь вылетит в момент, требовалось секунды три. Ну пусть две. Глава гильдии убийц, аристократка дроу в неизвестно каком поколении, персона, привыкшая выживать там, где выжить невозможно, и убивать тех, кого и поцарапать-то нельзя, за это время могла пустить в ход сразу несколько боевых заклятий. Слабых конечно же. Но людям, у которых от боевой магии никакой защиты не было, хватило. Три воздушных лезвия, ударивших на высоте колен, пояса и шеи, вмиг превратили внутренности пиратского корабля в филиал бойни.

Впрочем, это больше походило на танец – экзотичный, чем-то похожий на восточный, – танец, когда гибкое женское тело с повадками пантеры или бесшумно кусающей свою жертву кобры протанцевало между по какой-то причине застывшими в ступоре бандитами. И даже брызги крови, как будто подчиняясь кисти художника, ложились на покрытые ржавчиной и отслаивающейся краской металлические стены коридора кровавыми крыльями фантастических мотыльков… Пытающихся взлететь мотыльков, переродившихся из сползающих и все еще содрогающихся безобразных и бессмысленных куколок человеческих тел. И даже взвизг ушедшей в рикошет случайной пули, вырвавшейся из ствола упавшего на пол видавшего вида пистолета, не смог прервать мига совершенства и красоты, творимого рукой профессионала. Tra shasin mi talor – «Танец кровавых лепестков», – исполняемый в таком вот неподходящем окружении, не на черном вулканическом песке главной арены храма Ллос Дома Hun’ett… и никто вокруг не слышит рокота каменных барабанов, звучащих громче и сильнее ударов сердца.

Статисты, нелепые и смешные в своем непрофессионализме, недостойные даже прислуживать у подмостков арены, быть даже пищей храмовых рабов, единственное назначение которых было оттенять своей смертью перерывы между выступлениями. Недостойные кровавого причастия и изысканных ласк, напоенных первородной тьмой лезвий. Умирающие из-за какой-то жадности и спеси… твари, не успевающие даже защититься, визжащие от волн ужаса, испускаемых ими же самими. Мусор… Мусор, в окружении которого был вынужден распуститься Saaarin mi shasin saa – «Цветок кровавой боли», роняющий свои лепестки на недостойное его прикосновений окружение. Ведь для завывающей от страха команды пиратской шхуны, укутанная проблесками стали и шлейфом ниспадающего кровавого тумана, танцевала сама «Дева Боли», четверть века выживавшая в сакральных кровавых танцах в честь своей недоброй… Совсем недоброй богини…

Коридоры, длинные и извилистые коридоры и закутки, внезапно заполнившиеся ставшей материальной тьмой… Полумрак трюмов, разрезаемый лезвиями просачивающегося сквозь обрешетку и иллюминаторы света и ставшая вдруг скользкой от соленых брызг палуба… соленых темно-бордовых брызг застывающей на беспощадном тропическом солнце крови…

Пронзительное верещание вжавшегося в мачту китайчонка, вздрагивающего от криков уже слетающихся на пир чаек и влажного ощущения мокрого нижнего белья… Скомканное выступление, заставляющее ныть фантомные следы от змееголовых кнутов старших жриц и содрогаться от предчувствия, от звучащего только в твоей голове сухого шороха паучьих лап, волной накатывающегося на колеблющиеся бастионы разума, заставляя окружающее быть нереальным, несбыточным… Сном… Тихим, до странного безмятежно-затянувшимся преддверием кошмара. Заставляя стискивать зубы усилием воли и остатками самоконтроля сдерживать рвущийся наружу крик ужаса перед неизбежным наказанием за испорченное выступление. За то, что лепестки Saaarin mi shasin saa распускались недостаточно утонченно, мазки крови жирноваты, и потеки застывающих красок боли больше напоминают каракули аколита…