– Не думаю, – усмехался Бюхнер, – проституция – вечная профессия.

– А может, вам найти другую гостиницу? – просил его администратор.

– Мне и здесь неплохо, – отвечал Бюхнер и шел своей дорогой.

Маленький, лысенький и очкастый Бюхнер редко смеялся, зато очень часто обрывал свои фразы на полуслове, из-за чего его речь производила странное впечатление испорченного телефона.

Вот и сейчас Бюхнер оборачивается ко мне и говорит:

– Я хотел бы, – и тут же умолкает, разглядывая в стеклянной колбе огромную половозрелую самку, вокруг которой уже вовсю бегали крошечные, по-видимому, еще не оклемавшиеся от собственного рождения тараканчики.

– Между прочим, самки детерминируют над самцами, – важно оттопыривает нижнюю губу Бюхнер.

– Это в каком смысле?! – переспрашиваю я.

– Это в том смысле, что самок всегда рождается больше, чем самцов, поэтому все самцы вынуждены быть многоженцами!

– А у нас, у людей, наоборот, – заметил я.

– Да, у нас, у людей, все через жопу, – соглашается со мной Бюхнер, – хотя, – он снова задумался, глядя то на меня, то на счастливую роженицу в колбе.

– Ну и что хотя? – спросил я и тут же поймал себя на мысли, что с Бюхнером разговаривает совсем другой человек, а я мысленно и духовно уже перешагнул черту вместе со своей Герой.

– А ты, как погляжу, совсем закис, все не можешь позабыть Геру. Мне тоже бывает порой не по себе, вот только эти тараканчики и спасают! Честно говоря, с ними я себя чувствую Творцом, создавшим внутри одной небольшой комнатенки целую Вселенную! – Бюхнер с любовью оглядывает множество стеклянных ящиков со своими драгоценными созданиями, стоящих и на столе, и на подоконниках, и на шкафу.

– Я люблю их крошечную жизнь, – шепчет он и, дрожащими пальцами касаясь моего плеча, говорит: «А не выпить ли нам с тобой, старый хрен?!»

И я с грустной улыбкой киваю ему головою.

– Ну, что же, испьем водицы, – радостно восклицает он и быстро достает из-под стола бутылку водки и банку соленых огурцов. Вообще Бюхнер очень любит преувеличивать свои несчастия, коими он считает свой небольшой рост, отсутствие волос на голове и слегка ослабленное зрение, и поэтому любит напиваться до полного бесчувствия.

– Важно понять, как все это происходит между самцом и самкой, ибо это происходит более необыкновенно чем у людей, – воодушевляется сразу же после первого стакана Бюхнер, – а люди, они что, они главным считают только свое собственное творение, в то время как другие, то есть я, ну, может, и ты заодно, отрекаются от него! Ну, чтобы не подорвать веру в то, поддерживает всех нормальных человеков, поскольку цель-то высока, но смысла постичь ее уже нет..

Неожиданно я понимаю, что Бюхнер сопереживает мне, к тому же он знал Геру и тоже, как я, учился с нами вместе в одной группе, и поэтому он не знает, что сказать, и хочет просто напиться, как, впрочем, и я.

– Ну, наливай еще по полной, – говорит он и вытирает рукавом набежавшую слезу, – знаешь, я всегда думал о загробной жизни, и вообще мне кажется, что человеку иногда достаточно только одной мысли, которая бы преобразовала нас, если не в себя, то хотя бы в какое-нибудь подобие себя… А иногда мне кажется, что тараканы такие же люди, и вообще я порой гляжу на них и вижу удивительные вещи, ну, например, какой-нибудь таракан, ну, к примеру, Тутанхамон, это мой самый любимый, вот он, – и Бюхнер протягивает мне здоровенную колбу с одним единственным тараканом, – вот я его запускаю иногда в ихний город, – и Бюхнер кивает в сторону большого стеклянного ящика, – и что ты думаешь, Тутанхамон сразу же удовлетворяет свои и мои потребности тем, что влезает на первую же попавшуюся ему самку и выкрикивает очень остроумные вещи!

– И ты слышал?! – удивился я, покачиваясь на стуле, весь пол уже плыл надо мной, и я куда-то падал, но все еще продолжал сидеть на шатком стуле.

– Слышал! – засмеялся Бюхнер и выронил из рук колбу с Тутанхамоном, и колба разбилась, а таракан убежал куда-то под кровать.

– Тутанхамончик, ты куда?! – заорал Бюхнер и полез под кровать.

Несколько минут из-под кровати торчала только одна жопа Бюхнера, а потом я услышал оттуда его истерические рыдания.

– Он, что, окочурился что ли?! – спросил я.

– Сам ты окочурился, – Бюхнер с радостной улыбкой вылез, держа в правой руке своего огромного Тутанхамона, – это я просто от счастия, что он никуда не убег, еще он пощекотал своими усиками мой нос! А потом послушай, как он потрескивает, – и Бюхнер поднес к моему носу Тутанхамона. Он действительно как-то странно то ли потрескивал, то ли пощелкивал.

– Это у него чешуя такая звонкая, – обрадованно пояснил мне Бюхнер и тут же закинул Тутанхамона в ихний город, – смотри, щас опять на самку залезет!

– Ну, и хрен с ней, – сказал я и упал со стула.

Бюхнер вежливо поднял меня и помог присесть на кровать.

– Надо бы еще по одной, – прошептал он, внимательно оглядев меня.

– Ну, давай, – махнул я рукой, и мы выпили, опять не чокаясь.

– Самое главное, – говорит, кусая огурец, Бюхнер, – это выбрать правильный курс! Ибо в нас за секунды собирается стоко мыслей, что мы даже не в состоянии их всех осмыслить! И потом, если наша воля свободна, то это может иметь отношение только к самой важной причине нашего хотения, то есть мы должны проявить максимум усилий, чтобы добиться нужного результата, – на этой фразе Бюхнер закачался и тут же рухнул возле колбы с половозрелой самкой.