Дом шестиэтажный, кирпичной кладки и с черепичной крышей, на которой, словно сталагмиты, торчат трубы. Даже в окружении других домов — архитектурных ублюдков, этот — с потугами на георгианский стиль— выглядит урод уродом. (В средние века бароны-эстеты и князья церкви, не утратившие чувства прекрасного, сажали создателей подобных кирпичных чучел на цепь, на кол или же отсекали им правую руку и выкалывали глаза.) Со стороны Пятой авеню дом обрамляет сад, заброшенный и запущенный, как на декорациях к балету «Спящая красавица» до появления сказочного принца. Деревья свешиваются через коричневый забор, через буйный кустарник колючей проволоки и патетически протягивают свои ветви-руки в сторону Центрального парка, раскинувшегося по ту сторону улицы, взывая о помощи к своим зеленым братьям и сестрам, тщетно пытаясь воссоединиться с ними. Со стороны 61-й стрит перед домом обширный двор. Здесь флигель для прислуги, гараж, конюшня, оранжерея, парник и другие подсобные пристройки. Но во флигеле не снует челядь, не пыхтят автомобили в гараже, из конюшни не доносится ржание, а из псарни — лай. Оранжерею и парник захватили сорняки. Они раскрошили и цементный настил двора, растрескавшийся, как ладони грузинского крестьянина, даже во сне не выпускающего из рук мотыгу-кормилицу.

В доме № 800 по Пятой авеню тридцать шесть жилых комнат, но в них никто не живет. Он занимает территорию в двадцать восемь тысяч квадратных футов, но по ней никто не ходит. Дом № 800 по Пятой авеню — мертвый дом…

Он расположен в самой сердцевине фешенебельного Нью-Йорка, в единственном и неповторимом скрещении власти, денег, роскоши, где спят те, кто бодрствует на Уолл-стрите. К северу от него в здании № 812 с изумрудным козырьком и со старинными фонарями живет экс-губернатор штата Нью-Йорк и вице-президент Соединенных Штатов миллиардер Нельсон Рокфеллер. В обычные дни под изумрудным козырьком дежурит швейцар в серой ливрее. В дни беспокойные — полицейские с походными рациями, в «противобунтных» шлемах и на мотоциклах. С некоторых пор полицейские маячат под изумрудным козырьком чаще, чем швейцары. Визави мертвого дома — апартамент-хауз № 810. Здесь жил, до того как стать президентом Соединенных Штатов, адвокат одной из уолл-стритовских контор Ричард Милхауз Никсон. Его квартира оценивалась в сто тысяч долларов, а сейчас продается за двести тысяч, отягченная ростом ренты на недвижимость и ипотеками историзма, как старинные шотландские замки, где табель о рангах населяющих их привидений самым серьезным образом влияет на меновую стоимость стреловидных башен и заплесневелых подземелий. Несколько поодаль — резиденция Жаклин Онассис, дочери миллионера, падчерицы миллионера, дважды вдовы — мультимиллионера и миллиардера.

К югу от мертвого дома торчит небоскреб отеля «Пьер», принадлежащего нефтяному магнату и тоже миллиардеру Полю Гетти. В нем обычно останавливаются короли угля, железа и прочих полезных ископаемых, звезды экрана и покорители звезд, восточные владыки и западные дипломаты. На самой верхотуре — на тридцать первом этаже — специальный люкс для владельца отеля, в котором он еще ни разу не жил. Иногда этот люкс предоставлялся президенту Никсону, когда дела государственные, политические или семейные требовали его присутствия в Нью-Йорке. Тротуар перед отелем покрыт войлоком и обтянут зеленым синтетическим ковром, чтобы ногам великих мира сего, под тяжестью которых он изнемогает, было мягко ступать. За небоскребом отеля «Пьер» — небоскреб автомобильной компании «Дженерал моторс» — шестьдесят этажей стали, стекла и бетона, вонзившиеся в небо, навечно замутненное смогом, семьдесят процентов которого поставляет продукция этого концерна. «Что хорошо для «Дженерал моторс» — хорошо для Соединенных Штатов», — невольно вспоминается, когда закидываешь голову, пытаясь охватить единым взором пирамиду корпоративных фараонов Америки.

Через площадь — еще один гигантский отель. В туристических справочниках он значится под именем «Плаза». Но старожилы Нью-Йорка называют его «шалашом Корнелиуса Вандербильта [2] ». Вспоминая о млечном пути кинозвезд, соединявших свои судьбы узами Гименея с родом Вандербильтов, я начинаю постигать мудрость на первый взгляд легкомысленной поговорки, утверждающей, что «с милым рай и в шалаше»… В центре площади — «Фонтан Изобилия», подаренный городу газетным королем Пулицером. Что ж, название это вполне уместно и применимо к тому единственному и неповторимому скрещению власти, денег, роскоши, сердцевину которого составляет мертвый дом № 800 по Пятой авеню.

Плечом к плечу с ним стоит клуб «Никкербоккер». Их разделяет лишь серая безобразная стена, уродство которой не в состоянии скрыть косметика плюща, расползшегося по ней мириадами зеленых ящериц. Членами клуба являются представители верхушки американского и международного истеблишмента, отвечающие требованию скользкого и неуловимого понятия «джентльмен». (Даже Ричард Милхауз Никсон, бывший президент Соединенных Штатов Америки, так и не удостоился этой высокой чести). Таковых на сегодняшний день шестьсот человек. (Список соискателей растянулся на десятки лет вперед, прихватив начало двадцать первого века и третьего тысячелетия.) Среди них банкир Дуглас Диллон и глава секты исмаилитов, «живой бог» и плейбой — прожигатель жизни Ага-Хан, взвод британских лордов, французских графов и итальянских князей, столпы сионистского капитала Леман, Леб, Варбург, Зелигман и «кое-кто еще».

До начала двадцатых годов вход в «Никкербоккер» был закрыт для евреев. Затем стали делать исключения для «евреев немецкого происхождения, имеющих корни на Уолл-стрите». Исключения не распространялись на евреев — выходцев из России и стран Восточной Европы и имевших корни не на Уолл-стрите, а в Жмеринке. Было отказано в членстве даже сыну Джесси Зелигмана, вице-президента клуба. Когда взбешенный Зелигман подал заявление об отставке, правление единогласно отклонило его и с обезоруживающей искренностью объяснило возмущенному папаше, что отвергло кандидатуру его сына «не по личным, а по расовым соображениям». В 1968 году один из братьев Рокфеллеров — Нельсон вынужден был расстаться с клубом. Баллотируясь на очередной срок в губернаторы штата Нью-Йорк, он отчаянно нуждался в голосах негров, евреев, пуэрториканцев и прочих «меньшинств», которым, согласно уставу «Никкербоккера», вход в клуб воспрещен. Жест окупил себя — Нельсона переизбрали. Но и клуб не остался в накладе. Покидая его, губернатор за свой счет реставрировал библиотеку и ресторан. Его братья, которым перевыборы не грозили и которым поэтому незачем было заигрывать с нью-йоркским плебсом, по-прежнему состоят членами «Никкербоккера». Каждому свое, как в Евангелии.

После второй мировой войны ангелом-хранителем клуба стал Вильям Вудворд, великодушно оплачивавший из собственного кармана все экстравагантные прихоти джентльменов из «Никкербоккера». Но, когда ангел-хранитель преждевременно отправился в рай, застреленный женой, правление клуба начало подумывать о слиянии с «Юнион-клабом», праотцем всех аристократических клубов Нью-Йорка. («Клуб нашего дедушки», — так говорят о нем с легким, кокетливым пренебрежением наследники легендарного банкира Джона Пирпонта Моргана.) Однако общее собрание членов «Никкербоккера» решительно отвергло идею слияния.

Указывая на флаг клуба: голубой-красно-синий, Дуглас Диллон патетически воскликнул:

— Запомните, джентльмены, запомните навечно — голубой цвет всегда должен быть наверху!

Намек был понят с полуслова. Слияние с «Юнион-клабом» грозило разбавить голубую кровь джентльменов, ибо сто с лишним лет назад на «Юнион-клаб» нашло затмение и он выступил в поддержку президента Авраама Линкольна, даровавшего свободу «черномазым». А такое здесь не прощается и не забывается ни через сто лет, ни через тысячу, никогда.