Шрифт:
– Что ж, если ты все-таки умная девочка… – Она склонила голову и улыбнулась Изоле. Луна подсветила пустую глазницу. – …то будешь держаться подальше от проклятого леса.
Тихие голоса
– Где ты был все выходные?
– А что? – Алехандро взъерошил ей волосы. – Скучала по мне, querida?
Изола тут же пригладила прическу и хмуро ответила:
– Нет. Ко мне приходила гостья.
Алехандро наклонился и поцеловал ее в щеку. Изола вытерлась.
Под глазами у Алехандро постоянно темнели круги, совсем как у Изолы по утрам, если она не смывала тушь перед сном. У обоих были тонкие жеребячьи ноги, вот только худоба Алехандро объяснялась юностью, прошедшей в наркотическом угаре. Его сногсшибательный костюм (в котором он и умер) являл собой последний писк викторианской моды. Алехандро каждый день привносил в свой облик что-то новое, хотя тот простой факт, что он мертв, навеки делал его неизменным. Свой темно-фиолетовый шейный платок он повязывал то как галстук, то как повязку на голову, то как нарукавник. По-разному закалывал бриллиантовые запонки на кружевных манжетах и карманах пальто, иногда выстраивая их в созвездия. На день рождения
Изолы он выложил бриллиантами на накрахмаленном лацкане цифру «16».
Когда они вошли в лес Вивианы, Алехандро молча забрал у Изолы рюкзак. Вечный джентльмен.
– Итак, могу я полюбопытствовать, кем ты меня заменила?
– Соберись я тебя заменить, то выбрала бы кого-нибудь поживее ее – той девочки, которую мы видели на прошлой неделе. Мертвой, в клетке.
Алехандро напрягся.
– Что ей было нужно?
– Ну, сначала она попросила сделать так, чтобы мое сердце билось потише. А потом велела держаться подальше от проклятого леса.
Алехандро нервно подергал шелковый шейный платок.
– Я не стану делать ни того, ни другого, – заявила Изола, встряхивая белыми, как снег, волосами. – Это мое сердце. И мой лес. Я пришла сюда первой.
– Мне это не нравится, Изола. – Брови Алехандро сошлись на переносице. – Если Цветочек сказала правду о том… что случилось… Подобная смерть может плохо влиять на людей. Ломать их.
Изола слишком хорошо помнила свисающую из тесной клетки ногу. Она поежилась и отрывисто бросила:
– С каких это пор Цветочек хоть что-то понимает?
– К феям стоит прислушаться, Изола, – продолжил увещевать ее Алехандро. – Голосок у них тихий, но они не бросают слов на ветер.
Изола лишь повела плечами. Она не хотела верить, что это правда… но все же она своими глазами видела пустую глазницу и слышала скрипучий голос, похожий на старую пластинку с записью девичьей речи. – Что сталось с телом?
– Я его оставил на корм единорогам.
– Жестоко, – пробормотала Изола.
– Она уже мертва, querida. Думаю, более жестоко позволить стаду голодать еще одну зиму.
Лоза наконец-то появилась в школе, вернувшись к занятиям позже всех. Она бережно поддерживала согнутую руку в гипсе, словно драгоценного птенца.
– Семь дней постельного режима? Из-за этого? – поддразнила ее Изола.
– Я не тратила время зря! – обиженно отозвалась Лоза. – Вот, смотри! Я стала амбидекстром.
Она весь день писала на уроках левой рукой и плохо скрывала свою радость, вручая учителям листки, исписанные белибердой, хотя каждая монахиня раздраженно ей втолковывала, что можно не сдавать вообще ничего. Лоза восприняла это как вызов и начала писать контрольную по математике, зажав ручку в зубах.
Урок рисования после обеда Изола провела, лениво разрисовывая гипс Лозы: темно-фиолетовые грозди винограда, розовые феи, пустая птичья клетка…
– Жаль, что ты все пропустила, – тем временем тараторила Лоза. – Было так смешно: я подбежала и столкнула Магеллу в бассейн, а она выскочила из воды и погналась за мной, а я – по лестнице наверх, налетела на Элли Блайт Неттл – помнишь ее? – и упала со ступенек. Было до одури смешно, только рука жутко болела, но я вроде как напилась и уже не соображала.
– Прости, что я все пропустила.
– Почему ты всегда так быстро сваливаешь? Так нельзя! Люди начнут подозревать…
– Что?
Лоза расплылась в улыбке Чеширского кота.
– Что ты – Бэтмен!
Лоза была единственным плюсом школы Святой Димфны. Религиозного воспитания Изолы не получила: ее крестили только для того, чтобы успокоить набожную бабушку, которая через несколько лет воспарила в строгий консервативный рай, которого так и не обрела на земле. В школу Святой Димфны отец решил отправить Изолу после целой череды подростковых беременностей в местной общеобразовательной школе; видимо, он полагал, что католические школьницы никогда не беременеют и даже смотрят на парней косо.