Однако подобные идеи прямо связаны с нашим главным вопросом о космическом значении и вселенской уникальности. Думаю, что совокупность ограничений, которые налагают на многоклеточные формы жизни химия и биология, и перспектив, которые они же перед ней открывают, отражают еще один закон природы. Вероятно, микробам вообще нужно командовать более крупными организмами. Это еще одна поправка к общему рецепту жизни, который мы с вами расшифровываем. Можно добавить эту оговорку к базовому генетическому набору планеты и к тому, как организуются метаболические процессы из вездесущих углеродосодержащих молекул, которые создаются непосредственно по глубинным законам природы.

Это означает, что хотя наша личная биология и обладает отдельными чертами, которые и в самом деле можно назвать уникальными, то обстоятельство, что сложившийся на Земле базовый набор генов планеты обеспечил возникновение таких существ, как мы, не то чтобы неожиданно – и не будет неожиданным и в любом другом уголке Вселенной. Это очень важное соображение, однако пока что не будем слишком в него верить, поскольку нам предстоит разгадать еще много загадок.

Например, мы – всего лишь капля в океане биохимических соединений, который пропитывает внешние слои и атмосферу Земли. А в нем, в этом царстве всевозможных молекул, есть множество других, еще не до конца понятых областей, в том числе бездна вирусов и сонмища прионов – неправильно сложенных белков, которые, возможно, представляют собой отстойник для биохимических ошибок или запчастей. И все они играют отведенные им роли в биологическом эквиваленте субатомного, то есть квантового, мира (хотя их масштабы и сравнивать нечего). Там постоянно передают, обменивают, вставляют и убирают и целые крупные молекулы, и обрывки генетического кода. Пока что мы не разобрались во всей этой механике, однако она наверняка определяла ход истории нашей планеты.

Итак, есть все основания считать людей просто живыми существами, парящими в этом биологическом космосе. Но значит ли это, что на Земле мы ничего не значим?

Некоторые подсказки мы уже знаем – они у нас прямо перед носом. Когда речь идет об оценке собственного положения, есть один фактор, который неизбежно учитывается при всех разговорах о вселенской или провинциальной природе жизни. Это вопрос о разуме.

Как бы мы ни обожали своих котиков и собачек, с какой бы симпатией ни смотрели на шимпанзе, слонов и дельфинов, совершенно очевидно, что в целом люди значительно отличаются от животных. Сложность мозга, социальные структуры, которые мы создаем, когнитивные навыки – от речевых до творческих и логических, которые мы постоянно применяем, – все это находится в дальнем конце спектра подобных характеристик в целом по планете. Да, шимпанзе, крысы и даже вороны приближаются к нам по тонкости мышления и разделяют с нами значительную часть генома. А то, какую невероятную социальную структуру строят общественные насекомые вроде муравьев [158] , даже может быть унизительно для нас, как, впрочем, и разнообразие средств связи, которые применяют различные живые существа по всей планете. Однако чтобы все это соединялось в одном организме, в одном существе – такого, пожалуй, больше на Земле не встретишь.

То, что в результате 4 миллиардов лет эволюции на планете у нас не возникло конкурентов, – серьезное препятствие на пути к пониманию нашего значения. Сразу возникает множество самых разнонаправленных вопросов. Например, как поспособствовал бы разум в более широком смысле эволюции на других планетах? Даже здесь, на Земле, скромный, но восхитительный осьминог, член семейства головоногих, обладает совсем не такой нервной системой, как у любого позвоночного вроде нас, однако способен необычайно ловко обращаться с разными предметами и не упускает возможности воспользоваться материалами вроде кокосовой скорлупы [159] примерно так же, как мы – различными орудиями. Может быть, где-то есть планета осьминогов?

Другой вопрос – насколько редко встречается разум именно нашей разновидности. Многие ученые на разных этапах развития науки выдвигали гипотезы, согласно которым мы обязаны своим «возвышением» как биологический вид тому или иному уникальному свойству своего физического или умственного склада. Считалось, что за наше выживание и эволюцию именно нашего разума следует благодарить то ли человеческую руку, то ли языковые способности, то ли всеядность, то ли социальный склад – и этим список не исчерпывается. Однако ни одно из этих качеств не представляет собой неизбежный результат естественного отбора. Не исключено, что достались они нам лишь по воле слепого случая: ведь такой мозг, как у нас, возможно, появился только один раз за почти 4 миллиарда лет эволюции жизни на Земле. Едва ли это свидетельствует о мощной эволюционной стратегии.

Все эти умозрительные заключения подтверждают гипотезу о том, что Земля сама по себе редкость, весьма маловероятный мир, где наше существование стало результатом череды удачных и неудачных совпадений. Может быть, и так. Но, хотя подобная точка зрения, вероятно, и верна, наши представления вполне могут быть искажены, поскольку некоторые статистические обстоятельства провоцируют нас на чудовищно неверные интуитивные догадки, о чем я еще расскажу в следующей главе.

Масла в огонь этих споров подлил информационный бум последних лет по поводу того, что, собственно, делает нас людьми. И палеонтологические открытия, и генетические анализы складываются в фантастически интересную картину того, откуда мы взялись и что представляем собой с точки зрения эволюции. Одни недавно обнаруженные аспекты нашего существования говорят нам, что нам очень повезло, что мы вообще живем на свете, зато другие указывают, что при постоянном изучении новых стратегий выживания путем естественного отбора и эволюции всегда можно открыть новые перспективы, и это отчасти объясняет существование таких, как мы.

К примеру, генетические исследования показывают, что 123 000–195 000 лет назад [160] популяция современных с биологической точки зрения людей резко сократилась – их было более 10 000, а осталось несколько сотен. Что случилось, мы не знаем, но, скорее всего, в этом в какой-то степени виноваты изменения климата. Примерно тогда начался длительный ледниковый период, который, видимо, существенно изменил распространенность растений и животных и границы климатических зон. Многие земли с умеренным доселе климатом пришли в запустение, площадь пригодных для обитания областей, скорее всего, сократилась.

Однако некоторым людям все же удалось выжить – возможно, за счет собирательства [161] в плодородных экваториальных прибрежных районах, где обнаружены следы бесчисленных трапез, состоявших из моллюсков. Все мы, ныне живущие, происходим от этой горстки людей, которые жили где-то в центральной или южной Африке более ста тысяч лет назад. Не нужно обладать развитым воображением, чтобы понять, что тут-то современные люди вполне могли исчезнуть. Достаточно было эпидемии или дальнейшего ухудшения климата – и эти несколько сот особей вымерли бы. Наш вид спасся сразу после возникновения по чистой случайности, однако очень может быть, что избежать вымирания нам помог и разум.