Внутренность сераля далеко уступает красотой и роскошью сералю Мехмеда-Али; харем Сеида-Паши, помещенный в том же строении, был занят некоторыми из его женщин; сам паша, с шестью другими женами, поехал на короткое время за город; по этому-то случаю нам и удалось проникнуть в сераль и даже в те из комнат, которые оставались на то время пустыми. Эти комнаты убраны чрезвычайно просто и бедно. Наряды и уборы жен обыкновенно хранятся в особых кладовых. В обыкновенном быту харемных женщин нет ни роскоши, ни удобств: комнаты пусты, без всяких украшений, кроме живых цветов на окнах и кое-где поддельных венков и гирлянд в простенках, или у дверей. Мебели не видать вовсе; даже нет диванов; на полу валяются свернутые плетеные из пальмы ковры, служащие постелью несчастным рабыням во время отдыха.

Пока ходили за ключами от сераля, два негра пронесли мимо меня большую корзину с богатыми женскими нарядами. Дорогие яркие материи, испещренные золотом, жемчугом и каменьями, великолепно горели под яркими лучами полуденного солнца.

Внутренний двор сераля обнесен обширной каменной галереей на сводах; посреди ее бьет фонтан в бассейне из белого мрамора.

Из сераля мы направились к остаткам древности. Вне города, с южной стороны, гордо возвышается посреди степей знаменитая Помпеева Колонна, свидетельница многих столетий, умалчивающая, впрочем, о достоверном своем происхождении; предания, историки и путешественники разногласят в своих описаниях этого древнего памятника; во всяком случае, имя Помпея тут, кажется, напрасно приплетено: его нигде не видно; некоторые приписывают сооружение колонны Птоломею-Эвергету, другие утверждают, что она была поставлена александритами в честь Септимия-Севера; Шатобриан в своих путевых записках замечает, что вернее всего отыскивать ее начало в латинских словах, начертанных на самом памятнике и открытых англичанами Лаком-Скуейром и Гамильтоном в 1801 г., если только надпись эта не подделана позже, ибо исторических для нее данных нет вовсе. Там написано: «Посидий, правитель или губернатор Египта, соорудил сей памятник в честь великодушного императора Диоклитиана, божественного покровителя Александрии». Столб этот коринфского ордена, имеет 80 футов вышины и 9 футов в диаметре. Также посреди песчаной степи нам показали известные Иглы Клеопатры – два колоссальные гранитные обелиска; один из них величественно возвышается на своем основании, другой, низвергнутый, лежит на земле.

Эти два памятника носят название последней отрасли рода Птоломеев, египетской царицы Клеопатры, знаменитой своею необычайной красотой и еще более своими пороками. Оба высеченные из цельного камня, они изрезаны иероглифическими надписями. Плиний, упоминая о них, говорит, что каждая игла имела 42 локтя вышины. Ныне основание сбереженного в целости обелиска от времени занесено песком, другой же изломан. Несколько лет назад Мехмед-Али подарил великобританскому правительству опрокинутую Клеопатрину Иглу, но англичане не воспользовались этим подарком, во избежание огромных издержек, потребных на поднятие и перевоз этого гигантского памятника. Один из путешественников, аббат Жерамб, утверждает, что паша даже вызвался на свой собственный счет поднять и довезти обелиск до Лондона, но что не стало физических сил для исполнения такого трудного дела. При этом случае г. Жерамб прибавляет неуместное рассуждение в следующих словах: «Что же бы они сказали, если б им надобно было поднять привезенный французами из Египта большой люксорский обелиск, приподнятый нами как перо и поставленный без всякого почти труда и усилий на площади Лудовика XV?». Во-первых, люксорский обелиск, как мне кажется, меньше размером, нежели колоссальные Иглы Клеопатры; во-вторых, неужели бы французам удалось одержать верх в силе и трудах над очерствелым, мужественным народом египетского паши? Жаль, что парижане не вызвались вырыть канал Махмуда, чтоб облегчить труды египтян: тогда замечание беспристрастного аббата было бы более кстати.

Александрия основана Александром Великим в 331 г. до Р. X. по собственному его чертежу; план был величественный: гавани, фонтаны, водопроводы, цистерны, великолепные здания, театры, дворцы – все было искусно придумано, чтобы обратить Александрию в первостепенный город всего света, по роскоши, удобству жизни и сообщений с другими странами; две главные перекрестные улицы, шириной во сто футов каждая, разделяли город на четыре равные части; линии их пересечения составляли огромную народную площадь. По смерти Александра Великого Александрия сделалась столицей Египта и местопребыванием Птоломеев-Лагов.

Остатки Клеопатриной купальни расположены вне города, между грудой скал, прилегающих к морскому берегу. Скалы эти, хотя невелики, но замечательны как редкость на плоском песчаном берегу. По словам преданий, царица, прославившаяся на всем Востоке своей красотой, находила особенное удовольствие любоваться своими прелестями. По ее приказанию, искуснейшие зодчие того времени трудились над сооружением бассейна среди скал – того самого бассейна, который и поныне небольшим извилистым каналом сообщается с морем. Таким образом, Клеопатра могла в тихой воде наслаждаться морским купаньем даже при самой бурной непогоде; бушующие волны, с пеной разбиваясь о скалистый берег, гнали успокоившуюся влагу по изгибам канала и вода тихо втекала в бассейн, где Клеопатра, упиваясь негой, освежала белоснежный стан свой.

Таким образом, сама природа платила дань ее прихотям. Впрочем, из следов этой великолепной купальни одна лишь природная красота – голый камень и лазурная влага – уцелели от всесокрушающего времени; искусственная же роскошь не оставила по себе даже малейших следов, и былые украшения архитектуры, богатства и убранства купальни ныне ожили лишь в некоторых описаниях. Нет сомнения, что украшенная искусственными барельефами, красивыми статуями, вазами из мрамора и порфира, испещренная цветами, убранная золотом, парчой, бусами и каменьями, окруженная толпой прекрасных невольниц, – эта единственная в своем роде купальня имела необыкновенно очаровательный, роскошный и великолепный вид, когда Клеопатра, во всей прелести обнаженной красоты, падала в нежные лобзания моря.

В недальнем расстоянии от купальни находятся катакомбы, или могилы древних египетских царей; это мрачные пещеры, в невыносимой духоте которых плодится неисчисленное множество так называемых ночных бабочек. Катакомбы, ныне заброшенные, служат иногда убежищем для преступников, скрывающихся от преследования.

Я полюбопытствовал видеть продажу невольниц. Этот унизительный для человечества обычай еще сохранился на востоке; грустное чувство овладело мной при виде этих несчастных, которыми до бессовестности невежественные людопромышленники торгуют как обыкновенным товаром.

Обширный двор, обнесенный довольно высокой стеною, служит местом для этой постыдной торговли. Небольшие дурно смазанные хижины укрывают невольниц от дождя и служат им убежищем в ночное время; по многочисленности поступающих в продажу женщин и по недостатку помещения положение несчастных стеснено до невероятия. Внутри этих мазанок, кроме стен и земляного пола, нет ничего. Несчастные невольницы, днем измученные лучами знойного солнца и нравственно убитые унизительной своей участью, ночью, в душной тесноте, ищут покоя на холодной и сырой земле, согреваясь только тем, что жмутся одна к другой. Днем они гуляют, или, лучше сказать, толпятся по двору; при появлении иностранцев-покупателей, чувство стыдливости, более или менее врожденное каждой женщине, разгоняет их по углам. Тогда продавец угрозами и палкой выгоняет их опять на двор: купцу нужно буквально показать товар лицом. Перепуганные и пристыженные невольницы, опустив глаза в землю, робко, в страхе, толкутся одна возле другой. Мне казалось, что даже самое бесчувственное сердце не может не ощутить живейшего сострадания и тоски при виде несчастных. Как мне хотелось в эту минуту быть настолько богатым, чтоб вдруг выкупить всех этих страдалиц, дать им всем свободу и денег, указать им благочестивый путь в жизни, просветить их спасительною для души христианской верой и, прикрыв их крылом человеколюбия, ввести в мир образованности к уразумению Бога истинного! Но всегда ли мы бываем в силах исполнять то, чего желаем?