Долг за эту роскошную безделушку Мэрилин выплачивала еще два года. Не успела она окончательно расплатиться с ювелиром, как Фред, благополучно переменивший свои взгляды на брак, женился на другой.

Возможно, Монро и Карджер мучили бы самих себя и друг друга еще месяцы и месяцы, годы и годы.

Но на голливудском нового днем приеме, куда нашу героиню пригласили, уже по обыкновению, для украшения компании, ее познакомили с видным кинодеятелем Джонни Хайдом, вице-президентом агентства "William Morris". И жизнь Мэрилин в который раз изменилась.

Режиссер Элиа Казан описывал Хайда так: "Прекрасно сложенный, невысокого роста, но отнюдь не тщедушный и не одутловатый, ни одного фунта лишнего веса, он обладал превосходным знанием правил хорошего тона. Это один из немногих влиятельных людей в Голливуде, отличавшихся действительно безупречными манерами".

А Билл Дэвис, тогдашний подчиненный Джонни, оставил такой портрет: "Он был очень интересным парнем. Сильный, как кнут. Агрессивный. Страстный. Волокита. Дамский угодник, несмотря на то, что он не был красавчиком. Он с самого начала запал на Мэрилин, посылая ей подарки и любовные письма. Он был совершенно неугомонным. Я представляю себе, насколько трудно ей было игнорировать его или отказывать ему".

Как и Джозеф Шенк, Джонни был выходцем из России. Иван Гайдабура, потомок династии цирковых акробатов, член труппы "Русский императорский театр Николая Гайдабуры", оказался слишком хилым и неуклюжим для того, чтобы заняться семейным промыслом, зато, как и многие дети бедных эмигрантов, достаточно предприимчивым, чтобы преуспеть в чужой стране.

Он практически с ходу предложил Мэрилин представлять ее интересы, перекупив контракт у ее агента Гарри Липтона.

— Ты будешь знаменитой кинозвездой, — сказал мне Джонни. — Я знаю. Много лет назад я открыл похожую на тебя девушку и привел ее на студию М.Г.М. Это была Лана Тернер. Ты еще лучше. Ты пойдешь дальше. У тебя больше данных.

— Тогда почему я не могу получить работу? — спросила я. — Просто чтобы хватало на пропитание.

— Начинающей звезде нелегко найти хлебную работу. Звезда хороша только как звезда. И ты не годишься ни на что меньшее.

Впервые за несколько месяцев я рассмеялась. Джонни Хайд продолжал внимательно разглядывать меня.

— Да, — сказал он, — что-то есть. Я чувствую. Я просматриваю сотню актрис в неделю. Но в них нет того, что есть в тебе. Ты понимаешь, о чем я говорю?

— Да, — ответила я. — У меня тоже бывало такое чувство. Когда я была еще ребенком и когда я только начинала. Но оно уже давно ко мне не приходило".

Это Мэрилин Монро и Бен Хехт написали в "Моей истории".

А корреспонденту журнала "Photoplay" (материал вышел под душещипательным названием "Сиротка в горностаях") актриса рассказала: "Он готов был стать моим агентом, невзирая на то, что единственной более или менее теплой верхней одеждой, имевшейся тогда в моем гардеробе, было поношенное пальто с воротничком, а на пробы и репетиции я ходила без чулок еще до того, как это вошло в моду, потому что не могла себе позволить даже единственную приличную пару…"

Да, история Мэрилин Монро и Джонни Хайда тоже была историей любви. И тоже — любви неразделенной. 53-летний женатый Хайд с самого начала и не думал притворяться, что интересуется прелестной старлеткой только как деловой человек или сказочный благодетель. Они стали любовниками уже через несколько дней после первой встречи. В январе 1949-го Джонни увез Мэрилин на "зимние каникулы" в горную долину Коачелла — в городок Палм-Спрингс, который находится недалеко от Лос-Анджелеса. И, понятно, совсем не для того, чтобы осматривать природные достопримечательности.

Сделка двоих — не всегда только сделка. Нечто большее было даже в интрижке-приятельстве Джо Шенка и Мэрилин, где каждый в конечном счете понимал, что от него нужно другому.

Но Джонни Хайду сразу захотелось подарить Мэрилин ни много ни мало — весь мир. А ее… ее потрясла его доброта. Так же, как когда-то потрясла доброта Аны Лоуэр, хотя между целительницей из Общества христианской науки и прожженным голливудским воротилой не сумел бы обнаружить сходства даже самый пристальный взгляд.

"Доброта — самое странное, что замечаешь в любовнике, — да и вообще в любом человеке. Ни один мужчина в жизни не глядел на меня такими добрыми глазами… Он понимал не только меня, он понимал и Норму Джин. Он один прекрасно знал о той боли, о том отчаянии, которое я носила в душе. Когда он обнимал меня и говорил, что любит, я знала, что это правда. Никто и никогда не любил меня так, как он. И всем своим сердцем я желала бы отвечать ему тем же… Но заставить себя полюбить для меня было все равно, что заставить себя полететь, как птица".