Валерий Исхаков
Без жалости
Повесть
I never saw a wild thing
sorry for itself.
A small bird will drop frozen dead from a branch
Without ever having felt sorry for itself.
D.H.Lawrence
Тварь дикая не знает
жалости к себе.
Замерзнув насмерть, птаха валится на землю,
Нисколько о себе не сожалея.
Д.Г.Лоуренс
1
7 сентября 2003 года, в воскресенье, всю область заливали холодные дожди, и только над Москвой - говорят: по случаю Дня города - кто-то всемогущий разогнал тучи и приказал быть небу голубым и ясным и солнцу светить. И было небо голубым и ясным, и солнце до самого вечера светило. Спасибо тебе, всемогущий, за приятную сухую погоду! Не нужно ни плаща, ни зонтика, и на загодя начищенных туфлях - ни пятнышка. Правда, простреленная нога у Кириллова ноет к дождю, но знает нога: дождь будет разрешен в Москве только завтра, успеем проводить нашу даму и добраться до дому, а там - хоть всемирный потоп.
Ожидаемая дама опаздывала, как свойственно дамам, однако Кириллов ничем не выдавал своего нетерпения. Он не смотрел на часы, не перекладывал из руки в руку роскошный букет белых роз, не поправлял узел галстука, не качал укоризненно головой, не расхаживал из стороны в сторону и не курил сигарету за сигаретой. Кириллов стоял непринужденно и после сорока минут ожидания терпеливо смотрел в сторону арки, откуда должна была появиться дама.
И она появилась. Быстрым шагом, почти бегом, тяжело отбивая ритм грубыми высокими ботинками, которые плохо сочетались с серебристым коротким платьем, старой длинной вязаной кофтой и черным платком на голове. В одной руке дама держала большой полиэтиленовый пакет, в другой - неизбежный сотовый, в который что-то быстро и недовольно говорила.
– Ну всё! всё! всё!
– выкрикнула она напоследок, трубку сунула в карман кофты и переключилась на ждущего.
– Простите, простите!
– на бегу, задыхаясь, кричала дама.
– Я знаю, что безбожно опаздываю. Ох... Сейчас, только отдышусь...
– Прижала руку к сердцу.
– Вечная история. В последнюю минуту мадам начальнице захотелось чаю. А сама мадам заварить не в состоянии... Подержите, пожалуйста... мм-м...
– Игорь Васильевич, - подсказал Кириллов.
– Пожалуйста, Игорь Васильевич!
– Пожалуйста, Лариса Фридриховна.
– Просто Лара.
Просто Лара отдала Кириллову пакет и вдруг обеими руками ухватилась за подол платья, точно намеревалась заголиться на потеху старушкам у соседнего подъезда и мамашам с детьми в палисаднике. Но не заголилась, а стала одну за другой откалывать булавки - и выпустила подол на всю длину, после чего короткое деловое платье сразу стало длинным, вечерним, нарядным. Тут же из большого пакета вынула другой, поменьше, и поставила рядом на крыльце. Снова полезла в большой пакет и достала уже совсем маленький - после чего большой пакет у Кириллова отняла и поставила, а ему доверила маленький. Стащила с головы мрачный платок, свернула, сунула в большой пакет, а из маленького вытащила зеркальце и щетку для волос. Зеркало снова держал Кириллов, согнув мизинец в крючок для маленького пакета, откуда по очереди возникнут румяна, тени, пудра, помада и прочие совершенно необходимые орудия из женского арсенала. Правой рукой Кириллов осторожно прижимал к себе роскошный букет. Раздирая светлые кудряшки, Лара невольно косила глазом на цветы.
– Какие роскошные розы! Это мне? Подождите, приведу себя в порядок, и тогда уж вы мне их вручите.
– С удовольствием вручил бы их вам, Лариса Фридриховна, - возразил Кириллов.
– но не уместнее ли будет, если мы вместе преподнесем букет хозяйке дома?
– Да? Жалко... Вы правы, правы! Но все равно жалко. Никогда не дарили мне таких роскошных роз. Никогда! Вот так подержите, пожалуйста.
– Она повернула зеркальце под нужным углом, бегло оценила Кириллова.
– И при том такой интересный мужчина. Нет, не так...
– Довернула зеркальце.
– Мой муж. Мой - не мой - ничей... Муж на один вечер. Жаль. Очень жаль.
– Спросила кокетливо: - А вам, Игорь, - не жаль?
Кажется, я пожалею, что ввязался в эту историю, подумал Кириллов, а вслух сказал:
– Еще не поздно, Лариса Фридриховна. Отдам я вам эти роскошные розы, и - прощайте. С самого начала я не верил в вашу дурацкую затею и теперь вижу, что был прав.
– "Отдам..." Как вы ужасно сказали: "Отдам..." Не отдавайте меня, Игорь!
– театрально воскликнула Лара.
– Я очень вас прошу. Я так много жду от этого
вечера.
– Тут была пауза, пока Лара целеустремленно и сосредоточенно докрашивала губы.
– Так вроде бы ничего, да? Ну не молчите вы! Обругайте меня, объясните мне, как я должна себя вести, только не молчите и не смотрите на меня так!
– Да я и не смотрю вовсе... Вы закончили прихорашиваться?
– Ну что вы, Игорь! Этот процесс бесконечен. Если бы я могла...
– В маленьком пакете она нашла черный пенальчик - тушь для ресниц.
– Если бы я могла, как белый человек, записаться с утра в салон красоты, сделать нормальную прическу, маникюр, педикюр, макияж... Спокойно, без помех одеться, взять машину...
– Кто же вам мешал? Тем более - в воскресенье...
– Жизнь! Жизнь, дорогой Игорь. Настоящая жизнь рабочей женщины, а не та, которую придумывает наша знакомая. В настоящей жизни женщина не может себе позволить не пойти на службу - если не хочет со службы вылететь. Значит, салон красоты отпадает. Она не может одеться на службу так, как хочется, - даже в воскресенье, потому что у прессы не бывает воскресений, вот и приходится подкалывать платье булавками и...
– Лара бросила пенальчик, снова взялась за щетку, с треском продрала кудряшки, после чего из баллончика с лаком три раза пшикнула - и, наклонив голову, загляделась на отражение.
– И что?
– напомнил Кириллов.
– И... и щеголять весь день в уродливой старой кофте, вот что! Мне еще повезло: с утра сидела на выпуске и не послали брать интервью с задрипанными депутатами, а то и вовсе на макаронную фабрику. И дважды повезло дома: муж спал, свекровь говорила по телефону с фронтовой подругой. Муж - ладно, он не заметит, даже если голая уйду, но свекровь...
Уже без кофты, удерживая жемчужное ожерелье на шее, Лара повернулась к Кириллову спиной.
– Застегните, пожалуйста.