Она развязала пояс и позволила своему кимоно соскользнуть с плеч на пол. На ней осталась пижама.

– Вот теперь лучше, – проговорила она со вздохом облегчения и упала на диван.

Я запрокинул голову на спинку дивана и прикрыл глаза. Все передо мной начало кружиться быстрей и быстрей, так что я скорее открыл их опять.

– Дэнни, – прошептала она, – вы находите меня привлекательной?

– Я нахожу вас почти прекрасной, Марта, – честно признался я. – У вас красивое, тонкое, надменное лицо и подходящее к нему тело.

– Вы, наверное, говорите искренно… – медленно произнесла она. – Хотя вы и назвали меня высокомерной! Но вы не ответили на мой вопрос, Дэнни Бойд! Вызываю ли я желание? Хотите ли вы меня сейчас, когда я так близко от вас?

Она прижала губы к моим, и я был потрясен дикой страстью ее поцелуя. Молоточки застучали еще сильнее у меня в голове, но на этот раз не алкоголь был тому виной. Прошло много времени, прежде чем она отодвинулась от меня, задыхаясь, упираясь руками мне в грудь, впиваясь в нее ногтями.

– Дэнни, – прошептала она.

– А?

Она отвернулась.

– Вы однажды сказали мне… шутя… что ваше истинное призвание – это… Вы помните?

– Только не в данный момент.

– Ну вы знаете – как мой дедушка… – Запах ее духов смешался с запахом алкоголя, все это бросилось мне в голову, призывая к действиям. Я схватил ее за плечи и опрокинул на диван. Она не сопротивлялась, только закрыла глаза.

Схватив за отвороты ее пижамы, я резко дернул их в стороны – куртка распахнулась, обнажив ее высокие и круглые груди.

И тут она начала смеяться – низким, булькающим, чувственным смехом, таким непристойным, что я не мог поверить своим ушам. Что-то отозвалось в моей памяти, что-то прозвучало, словно колокол Страшного суда. Я резко отстранился, шатаясь, поднялся на ноги и вдруг почувствовал, как ужас охватывает меня, обволакивает паутиной, леденит, и мои нервы напряглись до предела.

Марта открыла глаза и, моргая, посмотрела на меня, изогнув губы в томной улыбке.

– Почему вы остановились, Дэнни? – прошептала она. – Вы меня дразните?

– Вы смеялись, – глухо сказал я.

Высокомерие и презрение на мгновение мелькнули в ее глазах.

– Не будьте столь чувствительны, дорогой! – бросила она. – Я всегда смеюсь, я не могу удержаться, смех – это часть… понимаете?

– Я уже слышал этот смех – в амбаре. Он доносился с сеновала. Но я считал, что это смеется Пит Ринкман. За всю свою жизнь я не слышал ничего более непристойного! Я взбирался по лестнице, торопился, чтобы не опоздать, чтобы спасти вас… Но это смеялся не Пит, это были вы!

Она резко села, ее глаза казались двумя темными провалами на бледном лице.

– Шлюха! – выдохнул я. – Подумать только, вы просто развлекались!

Некоторое время она смотрела на меня, ни слова не говоря. Неожиданно ее лицо расслабилось, и она опять упала на спину.

– Ну вот, Дэнни, – проговорила она чуть насмешливо, – теперь вы знаете мои девичьи секреты. Очень сожалею, что испортила ваши рыцарские воспоминания! – Она самодовольно смотрела на свое обнаженное тело. – Но теперь у вас есть возможность наверстать упущенное.

– Вы и Пит… – пробормотал я. У меня перехватило дыхание. – Вы пошли за ним не для того, чтобы обвинить его в сообщничестве с Хьюстоном. Вы точно вычислили нужный момент. Основная работа была закончена – раз я выяснил, что это Хьюстон контролировал наследованный капитал, а не ваш отец, то теперь доберусь до всего остального, неминуемо узнаю про Пита. Вот почему вы отправились с ним на сеновал – вы знали, что это последний шанс отдать должное его талантам!

Она неохотно открыла глаза.

– Ну и что? – возмущенно проговорила она. – Что из этого следует?

– Вы были в курсе того, что Хьюстон запустил лапы в капитал! Откуда вы узнали?

– Я обработала его клерка! – Теперь она говорила быстро и вызывающе. – У него те же таланты, что и у Пита, но он все же более цивилизован. После ночи, проведенной со мной, он позволил бы голову себе отрезать, если бы я попросила. Я сказала ему, чтобы он проверил отчеты по фонду наследства, потому что слышала о том, что на той скважине Хьюстон прогорел. Мой дружок клерк не был уверен, что Хьюстон растратил наследство, но считал это возможным.