– Как вы смеете смеяться за спиной джентльмена? – сказала миссис Пипчин. – И за кого вы меня принимаете?

– Я ни над кем не смеюсь, и, право же, я вас ни за кого не принимаю, сударыня, – испуганно ответил молодой человек.

– Шайка бездельников! – сказала миссис Пипчин. – Годитесь только для того, чтобы поворачивать вертел. Ступайте и доложите своему хозяину, что пришел мистер Домби, иначе вам не поздоровится.

Подслеповатый молодой человек кротко пошел исполнять приказание и, вскоре вернувшись, пригласил их в кабинет доктора.

– Вы опять смеетесь, сэр, – сказала миссис Пипчин, замыкавшая шествие, когда дошла до нее очередь пройти мимо него в холле.

– Я не смеюсь, – отвечал крайне удрученный молодой человек. – Никогда еще не видывал я ничего подобного.

– В чем дело, миссис Пипчин? – спросил, оглянувшись, мистер Домби. – Тише! Прошу вас!

Миссис Пипчин из уважения к нему только зашипела на молодого человека, проходя мимо, и сказала: «О, это замечательный тип!» – оставив эту воплощенную кротость и глупость расстроенным до слез этим инцидентом. Но у миссис Пипчин был обычай набрасываться на всех кротких людей, и друзья ее говорили: что ж тут удивительного после Перуанских копей?

Доктор сидел в своем величественном кабинете, имея по глобусу у каждого колена, книги вокруг, Гомера над дверью и Минерву на каминной полке.

– Ну, как поживаете, сэр? – сказал он мистеру Домби. – И как поживает мой юный друг?

Торжественным, как орган, был голос доктора; а когда он умолк, большие часы в холле (во всяком случае, так показалось Полю) подхватили его слова и стали твердить: «Как пожи-ва-ет мой друг? Как по-жи-ва-ет мой друг?» – снова, и снова, и снова.

Так как юный друг был слишком мал, чтобы можно было разглядеть его из-за книг на столе с того места, где сидел доктор, то доктор делал тщетные попытки увидеть его из-за ножек стола; мистер Домби, заметив это, вывел доктора из затруднения – взял на руки Поля и посадил его на другой стол, против доктора, посреди комнаты.

– Так! – сказал доктор, откидываясь на спинку кресла и закладывая руку за борт фрака. – Теперь я вижу моего юного друга. Как поживаете, мой юный друг?

Часы в холле не пожелали признать это изменение в обороте речи и по-прежнему повторяли: «Как по-жи-ва-ет мой друг? Как по-жи-ва-ет мой друг?»

– Очень хорошо, благодарю вас, сэр, – отозвался Поль, отвечая и доктору и часам.

– Так! – сказал доктор Блимбер. – Сделаем из него мужчину?

– Ты слышишь, Поль? – добавил мистер Домби, так как Поль молчал.

– Сделаем из него мужчину? – повторил доктор.

– Я больше хотел бы остаться ребенком, – ответил Поль.

– Вот как! – сказал доктор. – Почему?

Мальчик сидел на столе, глядя на него странным взглядом, выражавшим подавленное волнение, и похлопывая одной рукой по колену, как будто именно здесь накипали у него слезы, а он их удерживал. Но другая его рука в то же время протянулась в сторону, дальше, еще дальше, пока не обвилась вокруг шеи Флоренс. «Вот почему», – как будто говорила она, а затем напряженное выражение лица изменилось, исчезло; дрожавшая губа опустилась, и хлынули слезы.

– Миссис Пипчин, – недовольным тоном сказал отец, – право же, мне очень неприятно это видеть.

– Отойдите от него, слышите, мисс Домби, – произнесла надзирательница.

– …Ничего, – сказал доктор, кротко кивая головой, чтобы удержать миссис Пипчин. – Ни-че-го. В скором времени мы это заменим новыми интересами и новыми впечатлениями, мистер Домби. Вы по-прежнему желаете, чтобы мой юный друг усвоил…

– Все! Прошу вас, доктор, – твердо произнес мистер Домби.

– Хорошо, – сказал доктор, который, полузакрыв глаза и улыбаясь обычной своей улыбкой, казалось, разглядывал Поля с тем любопытством, какое мог вызывать у него редкий зверек, из коего он намеревался сделать чучело. – Хорошо, превосходно. Так! Мы сообщим нашему маленькому другу самые разнообразные сведения и, смею думать, быстро его разовьем. Смею думать. Кажется, вы говорили, что почва совершенно девственная, мистер Домби?

– Если не считать обычной подготовки дома и у этой леди, – отвечал мистер Домби, представляя миссис Пипчин, которая тотчас напрягла всю свою мускульную систему и заранее фыркнула вызывающе на тот случай, если доктор отнесется к ней с пренебрежением, – если не считать этого, Поль до сих пор ничему не обучался.

Доктор Блимбер наклонил голову, мягко снисходя к такому ничтожному вмешательству, как вмешательство миссис Пипчин, и сказал, что рад это слышать. Значительно лучше, заметил он, потирая руки, начинать с самых основ. И снова он покосился на Поля, словно не прочь был тут же засадить его за греческую азбуку.

– Действительно, это обстоятельство, доктор Блимбер, – продолжал мистер Домби, взглянув на своего маленького сына, – и беседа, которую я уже имел удовольствие вести с вами, делают дальнейшие объяснения и, стало быть, дальнейшее посягательство на ваше драгоценное время столь бесполезными, что…

– Ну, мисс Домби! – кисло сказала Пипчин.

– Простите, – сказал доктор, – одну минуту. Разрешите представить вам миссис Блимбер и мою дочь, которые будут участвовать в домашней жизни нашего юного пилигрима, держащего путь к Парнасу. Миссис Блимбер (ибо эта леди, быть может, находившаяся на случай надобности под рукой, вошла как раз вовремя в сопровождении дочери, этого очаровательного могильщика в очках), мистер Домби. Моя дочь Корнелия – мистер Домби. Мистер Домби, дорогая моя, – продолжал доктор, обращаясь к жене, – оказывает нам такое доверие, что… Вы видите нашего юного друга?