– И заметьте, Гэй, – быстро перебил его заведующий, – что еще меньше выйдет толку, если вы по-прежнему будете напоминать людям о мистере Джоне Каркере. Этим не помочь мистеру Джону Каркеру. Спросите его, так ли это, по его мнению?

– Да, этим услужить мне нельзя, – сказал брат. – Это приводит только к таким разговорам, как сейчас, без которых я, разумеется, прекрасно мог бы обойтись. Лишь тот может быть мне другом, – тут он заговорил раздельно, словно хотел, чтобы Уолтер запомнил его слова, – кто забудет меня и предоставит мне идти моей дорогой, не обращая на меня внимания и не задавая вопросов.

– Так как память ваша, Гэй, не удерживает того, что вам говорят другие, – сказал мистер Каркер-заведующий, распаляясь от самодовольства, – я счел нужным, чтобы вы это услышали от лица, наиболее в данном вопросе авторитетного. – Он кивнул в сторону брата. – Надеюсь, теперь вы вряд ли это забудете. Это все, Гэй. Можете идти.

Уолтер вышел и хотел закрыть за собой дверь, но, услышав снова голоса братьев, а также свое собственное имя, остановился в нерешительности, держась за ручку полуотворенной двери и не зная, вернуться ему или уйти. Таким образом, он невольно подслушал то, что последовало.

– Если можете, думайте обо мне более снисходительно, Джеймс, – сказал Джон Каркер, – когда я говорю вам, что у меня – да и может ли быть иначе, если здесь запечатлена моя история! – он ударил себя в грудь, – у меня сердце дрогнуло при виде этого мальчика, Уолтера Гэя. Когда он впервые пришел сюда, я увидел в нем почти мое второе я.

– Ваше второе я! – презрительно повторил заведующий.

– Не того, каков я сейчас, но того, каким я был, когда так же в первый раз пришел сюда; такой же жизнерадостный, юный, неопытный, одержимый теми же дерзкими и смелыми фантазиями и наделенный теми же наклонностями, которые равно способны привести к добру или злу.

– Надеюсь, что вы ошибаетесь, – сказал брат, вкладывая в эти слова какой-то скрытый и саркастический смысл.

– Вы бьете меня больно, – отвечал тот таким голосом (или, может быть, это почудилось Уолтеру?), словно какое-то жестокое оружие действительно вонзалось в его грудь, пока он говорил. – Все это мне мерещилось, когда он пришел сюда мальчиком. Я в это верил. Для меня это была правда. Я видел, как он беззаботно шел у края невидимой пропасти, где столько других шли так же весело и откуда…

– Старое оправдание, – перебил брат, мешая угли. – Столько других! Продолжайте. Скажите – столько других сорвалось.

– Откуда сорвался один путник, – возразил тот, – который пустился в путь таким же мальчиком, как и этот, и все чаще и чаще оступался, и понемногу соскальзывал ниже и ниже, и продолжал идти спотыкаясь, пока не полетел стремглав и не очутился внизу, разбитым человеком. Подумайте, как я страдал, когда следил за этим мальчиком.

– За все можете благодарить только самого себя, – отозвался брат.

– Только самого себя, – согласился он со вздохом. – Я ни с кем не пытаюсь разделить вину или позор.

– Позор вы разделили, – сквозь зубы прошипел Джеймс Каркер. И сколько бы ни было у него зубов и как бы тесно ни были они посажены, сквозь них он прекрасно мог шипеть.

– Ах, Джеймс! – сказал брат, впервые заговорив укоризненным тоном и, судя по его голосу, закрыв лицо руками. – С тех пор я служил для вас прекрасным фоном. Вы спокойно попирали меня ногами, взбираясь вверх. Не отталкивайте же меня каблуком!

Ответом ему было молчание. Спустя некоторое время послышалось, как мистер Каркер-заведующий стал перебирать бумаги, словно намеревался прекратить эту беседу. В то же время его брат отошел к двери.

– Это все, – сказал он. – Я следил за ним с таким трепетом и таким страхом, что для меня это было еще одною карою; наконец он миновал то место, где я первый раз оступился; будь я его отцом, я бы не мог возблагодарить Бога более пламенно. Я не смел предостеречь его и дать ему совет, но будь у меня повод, я рассказал бы ему о своем горьком опыте. Я не хотел, чтобы видели, как я разговариваю с ним, я боялся, как бы не подумали, что я порчу его, толкаю его ко злу и совращаю его, а может быть, боялся, что и в самом деле это сделаю. А что, если во мне кроется источник такой заразы, кто знает? Припомните мою историю, сопоставьте ее с теми чувствами, какие молодой Уолтер Гэй вызвал у меня, и, если возможно, судите обо мне более снисходительно, Джеймс.

С этими словами он вышел за дверь – туда, где стоял Уолтер. Он слегка побледнел, увидев его, и стал еще бледнее, когда Уолтер схватил его за руку и сказал шепотом:

– Мистер Каркер, пожалуйста, позвольте мне поблагодарить вас! Позвольте мне сказать, как я вам сочувствую! Как сожалею о том, что явился злосчастной причиной всего происшедшего! Я готов смотреть на вас как на моего покровителя и защитника. Как я глубоко, глубоко признателен вам и жалею вас! – говорил Уолтер, пожимая ему обе руки и, в волнении, вряд ли сознавая, что делает. Так как комната мистера Морфина находилась поблизости и никого там не было, а дверь была раскрыта настежь, они как будто по обоюдному соглашению направились туда; ибо редко случалось, чтобы кто-нибудь не проходил по коридору. Когда они вошли и Уолтер увидел на лице мистера Каркера следы душевного смятения, ему почудилось, что он еще никогда не видел этого лица – так сильно оно изменилось.