Из вежливости я сказал, что начало этой печальной истории меня очень взволновало. Поблагодарив, она повторила, что не знает хватит ли у нее терпения написать продолжение. Мне было приятно, что, забыв о моем возрасте, она говорила со мной, как со взрослым:

– Понимаете, Люлик, автор очень раним. Он нуждается в поддержке. Конечно, как я уже сказала вам, я пишу прежде всего из удовольствия. Тем не менее не очень-то интересно марать бумагу, если никто или почти никто ничего не узнает! Я иногда думаю, не лучше ли сменить ручку на спицы!

Я сказал, что не стоит, что у нее, конечно, «куча идей» в голове. Никита поддержал:

– Ты только так говоришь, мама, а в глубине души знаешь, что не можешь без этого обойтись. Это сильнее тебя. Нужно, чтобы ты могла давать выход этой страсти!

Наша поддержка, казалось, успокоила ее. Выполнив долг милосердия, Никита и я оставили ее наедине с рукописью. Мы перешли в комнату Никиты, и он со вздохом сказал:

– Ну как? Не очень-то, да?

– Не знаю, что и сказать, – пробормотал я. – Это так непохоже на все то, что я читал!..

– Не виляй! Признайся, ерунда!

– Нет, нет… В конце концов…

– Брату и невестке тоже не понравилось! Только они не решаются сказать маме об этом. Как бы там ни было, но когда она пишет – она счастлива. «Слезы княжны Елены» позволяют забыть ей свои собственные. Кроме того, это никому не мешает.

Я смотрел на него с удивлением, почти с упреком:

– Ты мне не говорил, что у тебя есть брат!

– Неважно, – ответил он. – Это не родной брат, а сводный. Он родился у мамы очень давно, от другого брака. Потом, когда умер ее первый муж, она вышла за папу. И вот – результат этого запоздалого союза у тебя перед глазами! Смотри – радуйся!

Он постучал по груди двумя пальцами, как будто пробовал ее на прочность.

– Сколько лет твоему брату? – спросил я.

– Двадцать восемь. Старик! Его зовут Анатолий Суславский. Он сражался добровольцем в Белой армии. И нагнал нас во Франции после поражения войск Врангеля. Женился на француженке – Лили – потрясающей женщине! В ближайшие дни ты увидишь ее. Они живут в двух шагах отсюда, в конце улицы Спонтини. Анатолий торговец шампанским. Большую часть времени он путешествует. Мы отлично ладим! Хохочем по любому поводу!

Он замолчал, сдвинул брови и, изменив тон, воскликнул:

– Ну а мы, мы-то чем займемся?

Ошеломленный вопросом, я не знал, что ответить. То, что он только что рассказал мне о своем женатом сводном брате, торговце шампанским, окончательно сбило меня с толку. Я догадывался, что теперь никакая игра, никакой разговор, никакая шутка не могли бы нас так сблизить, как на пароходе. Может быть, нас разъединила разница в возрасте, ставшая заметной после долгой разлуки, или учеба в разных лицеях, или разные уловия жизни? Я уже почти решил, что любая дружба между нами невозможна, когда Никита, указав на меня пальцем, воскликнул:

– У меня есть идея! А не взять ли пример с моей матери, не написать ли роман?

Потрясенный его смелостью, я пробормотал:

– С ума сошел! У нас ничего не получится…

Однако он стоял на своем:

– Я видел, как это делает мама, – объявил он. – Дело нехитрое! Достаточно для начала придумать сюжет. А потом все пойдет само собой! Возьмемся за дело вдвоем… Несколько страничек ты – несколько страничек я… Будем встречаться по воскресеньям… Ты будешь приходить сюда, будем читать друг другу то, что каждый напишет у себя дома. Соберем лучшие страницы – одну за другой.

– А потом?

– Потом?.. Откуда же я знаю. Сделаем вместе книжку. Получится! Отдадим рукопись издателю, может, понравится… А если не понравится, забросим в стол, как это делает мама… Между тем отлично развлечемся… Уверяю тебя, будет здорово! Лучше во всяком случае, чем игра в войну красных с белыми в кучке сопляков на той посудине, которая плыла в Константинополь!

Неожиданное предложение озадачило меня. Никита же просто ликовал. В его глазах горели искорки радости. Он был весь сама решительность.

– Ну и что ты об этом думаешь? – настаивал он.

Я молчал. Много раз в лицее наш учитель месье Этьенн Корф отмечал хорошей оценкой мои задания. Однако успех в том случае был результатом обычной школьной работы в шестом классе. Здесь же речь идет о деле исключительном, далеко не школьном. Увлекаясь вдохновением Никиты, я уже представлял себя не прилежным учеником, а вольным художником. Было ли у меня на это право? Я нерешительно, чтобы протянуть время, пробормотал:

– И что мы могли бы рассказать?