– Это ничего не значит. Я вам абсолютно доверяю и придаю огромное значение вашим советам.

– Мне очень лестно, дорогой друг. Ну что ж, я вас слушаю, – сказал Руссо, откидывая со лба одинокую прядь.

Шудлер начал излагать суть дела.

– Постойте, постойте, – прервал его министр. – Имеет ли право опекун на основе своих полномочий выступить с подобным требованием? Вы уже навели нужные справки по этому поводу?

– Да. Такое ходатайство приравнивается к ходатайству об учреждении опеки…

– Ах так! Прекрасно, прекрасно. Продолжайте.

Вся беседа протекала в том же духе. Руссо, ссылаясь на далекие воспоминания из своей адвокатской практики, выдвигал время от времени какое-нибудь возражение, а Шудлер отвечал, в точности повторяя все то, что ему говорил Розенберг, в свою очередь черпавший сведения в трудах Даллоза.

– Должен сказать, дорогой мой, – заметил в конце концов Руссо, – что вас, видно, хорошо проконсультировали и вооружили. Я не вижу в вашей позиции ни одного слабого пункта.

– О, если вы так говорите, я вполне спокоен. Я очень, очень рад, что приехал к вам, – сказал Ноэль с таким видом, словно Руссо и в самом деле дал ему важный совет. – Повторяю, я обратился к вам не как к другу, а как к юристу. И ваш гонорар…

– Что вы, что вы, никогда в жизни! – запротестовал Руссо.

– Нет, нет, мой дорогой, я решительно на этом настаиваю. Мне, без сомнения, придется еще потревожить вас, когда дело перейдет в суд. Я кладу в банк двадцать тысяч франков на ваше имя, и вы можете получить их когда угодно…

В эту минуту министр яснее понял, какой именно услуги ждал от него Шудлер.

– Вы необыкновенно любезны, – произнес он. – В таком случае держите меня в курсе дела. Насколько я понимаю, тут затронуты весьма серьезные интересы, и, по-видимому, не только денежные, так что предупредите меня, когда дело будет назначено к слушанию, и сообщите фамилию судьи. Я позвоню ему по телефону. Не сомневаюсь, что все устроится наилучшим образом… А как себя чувствует наш друг Лашом? – прибавил Руссо уже совсем иным тоном, давая этим понять собеседнику, что его дело в шляпе.

– Он здоров. И весьма преуспевает.

– Я в этом не сомневался. Знаете, я ему настойчиво советовал начать сотрудничать с вами. Я почувствовал, что это необходимо для его дальнейшей карьеры. Но должен заметить, что подготовил Симона к этой деятельности я, и, надо признаться, подготовил неплохо… Он был ко мне очень привязан.

– Он и сейчас к вам очень привязан, – вставил Ноэль.

– Я в этом уверен, – откликнулся Руссо. – Да, кстати… Вы, конечно, не занимаетесь столь мелкими вопросами, но он-то, наверное, ими занимается. Дело в том, что у вас в «Эко» есть один карикатурист, я бы сказал, чересчур уж свирепый. Что и говорить, ростом я не вышел, но нельзя же все-таки изображать меня в виде таксы!

Возвратившись в газету, Ноэль направился прямо в кабинет Симона и горячо пожал ему обе руки. На губах гиганта играла радостная, молодая улыбка.

– Милый Симон, – воскликнул он, – все мои батареи готовы к бою! А теперь – огонь… Огонь по Моблану… Да, пока я буду занят этим делом, дайте указание, чтобы Руссо на карикатурах выглядел несколько посолиднее. Пусть его изображают не в виде таксы, а в виде… ну, хотя бы левретки!

Женщина, которой отдали близнецов, занималась тем, что воспитывала незаконнорожденных детей крупных буржуа. Сильвена выбрала ее потому, что у той были хорошие рекомендации. Актриса не стала торговаться и хорошо платила за содержание детей. Однако перемена режима пагубно отразилась на одном из младенцев – мальчике; по непонятной причине он стал хиреть и спустя месяц умер.

Сильвене сообщили об этом в самое неподходящее время; она и без того опаздывала на репетицию в декорациях, и ее новый любовник, высокий смуглый молодой человек, игравший в одной пьесе с Сильвеной, уже торопил ее.

Она нацарапала письмецо Люлю, чтобы отправить его пневматической почтой.

«Это нередко случается с близнецами, – писала Сильвена. И продолжала: – Я подавлена горем. Я не сознаю, что делаю. Не сознаю, что говорю. Я еду на репетицию, как автомат».

Она подумала: «Он сочтет необходимым явиться вечером, чтобы утешить меня. Какая досада!»

Ведь ей удалось все так устроить, чтобы не видеть его двое суток; уже обо всем условились. И Сильвена поспешила добавить несколько слов: «Репетиция продлится весь вечер и всю ночь. Это ужасно!»

– Да-да, я совсем готова, милый, иду! – крикнула она своему любовнику.

Взглянув на озабоченное лицо Сильвены, тот спросил:

– Что-нибудь случилось?

– О, пустяки! Небольшие неприятности.

Про себя она подумала: «Да, надо ведь еще известить и Фернанду. От нее так просто не отделаешься».