Машинистка достала зеркальце и опять мило улыбнулась.

– Конечно, но они сейчас на совещании в Москве.

– А ответственного секретаря?

– Они сегодня весь день в типографии.

– Тогда я зайду через парочку дней. Кто-нибудь вернется?

– Конечно, конечно! Заходите, пожалуйста.

– Большое спасибо, – сказал я, приятно удивленный столь вежливым обращением с начинающими.

Через два дня я опять явился в «Борьбу». Секретарша сидела в той же позе над раскрытой сумкой и ела, но теперь уже яблоко.

– Редактора прозы можно видеть? – спросил я.

– Зайдите денечка через три, – улыбнулась молодая женщина. – Они сейчас на совещании в Москве.

– А главный редактор, наверно, в командировке?

– Да, в командировке.

– А секретарь в типографии?

– Да, – женщина посмотрела на меня несколько удивленно.

– Тогда я зайду через три дня.

– Будьте любезны.

Через три дня главный редактор уехал на совещание, редактор прозы был в командировке, а ответственный секретарь по-прежнему не вылезал из типографии. Еще через три дня редакторы поменялись местами; один только секретарь покидать типографию не хотел.

Из этого заколдованного круга мне помог вырваться случай. Проходя однажды мимо невзрачной двери с непонятной надписью «Метранпажи. Вход посторонним воспрещен», я вдруг услышал такой разговор:

– А мы редактора прозы за горло возьмем…

– Попробуй… Где сядешь, там и слезешь!

Шума борьбы вроде слышно не было. Я преодолел робость перед загадочной надписью и открыл дверь.

Взорам моим предстала маленькая комната, до отказа забитая людьми. «Метранпажи» сидели на подоконниках, столах, даже на полу и играли в домино. В комнате плавали густые клубы папиросного дыма.

Так я открыл местопребывание редакции журнала «Борьба». Редактором прозы оказался веселый вежливый молодой человек в свитере. Мои рассказы ему понравились. Он сделал кое-какие замечания и сказал:

– Поработай над ними как следует и приноси. Даю тебе срок три месяца. Ты уловил мою мысль?

– Уловил, – сказал я.

Домой я бежал вприпрыжку. Ура! Я могу писать рассказы! Недостатки были устранены за два дня. Переписав рассказы начисто, я понес их в редакцию.

Увидев меня, редактор прозы был неприятно удивлен.

– Устранил? – спросил он.

– Устранил.

– А ну-ка, давай сюда.

На это раз недостатков оказалось в два раза больше.

– Даю тебе сроку полгода, – улыбнулся редактор, – не отчаивайся. Работай. Уловил мысль?

Полугодовые недостатки я устранил за день. Моя работоспособность привела в уныние молодого человека в свитере. Когда я третий раз оторвал его от домино, редактор завел меня в какую-то пустую комнату и сказал:

– Давай поговорим откровенно.

– Давай, – сказал я упавшим голосом. Из книг и кино я знал, чем кончаются такие вот откровенные разговоры с начинающими.

– Парень ты, несомненно, способный, рассказы пишешь неплохие, но ты их лучше того… не приноси. Их у нас лежит около пятисот – которые уже одобрены и приняты. Представляешь? Даже если мы будем печатать в каждом номере по пять рассказов, их нам на девять лет хватит. Но мы по пять, конечно, печатать не будем. Уловил, почему?

– Да, – сказал я. – Романы.

– Вот именно! Романов у нас на пятнадцать лет. Повестей – на семнадцать. Это если мы в каждых двух номерах будем печатать по полторы повести и по половине романа. Но сам понимаешь, не всегда удается. Ты уловил мою мысль?

– Да, – сказал я.

Редактор понизил голос:

– Если сказать тебе по секрету, наша «Борьба» на два года вперед уже набрана, сверстана и отпечатана. Корки приделал – и в свет. Уловил?

– Да.

– Конечно, мы можем поставить тебя на очередь. Но сам понимаешь…

– Понятно, – сказал я.

Редактор крепко пожал мне руку.

– Но ты не отчаивайся, работай. Способности у тебя есть. Насчет застенчивого милиционера – это здорово. И тетя Клава хороша. Ты понял меня?

Идя домой, я думал о том, что если вдруг с редакцией «Борьбы» что-нибудь случится, то журнал все равно будет выходить в течение пятнадцати лет без ее участия, как доходит до нас свет давно несуществующих звезд.

Не удалось мне пристроить рассказы и в редакцию областной газеты. Там, правда, пришли от них в восторг, но взять у меня рукопись почему-то забыли.